Первое впечатление не обмануло. Это строение насчитывало самое меньшее-сто лет и было ужасно дряхлым. Пол кое-где провалился, деревянные стены выщерблены чуть ли не всюду, где только возможно, доски, разделенные щелями для воздуха, перекосились, и щели превратились и дыры, сквозь которые можно было просунуть голову.
Почти под крышей риги был деревянный ярус, настил которого грозил рухнуть в любую секунду - настолько он прогнил, растрескался и был источен короедом. Вообще-то даже английскому посреднику в торговле недвижимостью нелегко было бы сбыть это строение, ссылаясь на его античность. Сомнительно, чтобы настил мог выдержать тяжесть мыши средней величины, не то что мою, но, во-первых, нынешний мой наблюдательный пункт мало соответствовал даже минимальным требованиям, а во-вторых, мне вовсе не улыбалось выглядывать через одну из щелей затем, чтобы убедиться, что в двух дюймах от меня кто-то заглядывает внутрьчерез соседнюю. Так что я ступил, пусть и неохотно, на ведшие наверх расшатанные деревянные ступеньки.
Восточная часть этой, с позволения сказать, антресоли была до половины заполнена прошлогодним сеном, а пол ее оказался именно таким опасным, каким выглядел, но я ступал осторожно и без приключений добрался до западной стены, которая предлагала еще больший выбор щелей, чем внизу. Одна из них - шестифутовой ширины - обеспечивала идеальную видимость и вполне меня устроила. Прямо подо мной виднелись головы Мэгги, Труди и Герты, а чуть поодаль - несколько женщин быстро и ловко укладывали копну, сверкая на солнце длинными трезубцами своих вил, видна была даже часть городка, включая почти всю автомобильную стоянку. Я испытывал тревогу и не мог понять ее причины. Сцена уборки сена, разыгравшаяся на лугу, была так идиллична, что даже наиболее буколически настроенный зритель не пожелал бы лучшей. Думается, это странное чувство тревоги происходило из самого неожиданного источника, а именно - из самих этих женщин, работавших на лугу: здесь, в естественном окружении, эти стелющиеся по земле полосатые юбки, эти пышно вышитые блузки и снежно-белые чепцы казались, как бы это сказать, слегка бутафорскими. Да, во всем этом было нечто театральное, какая-то атмосфера нереальности. И возникало ощущение, что я созерцаю представление, специально для меня предназначенное, а вовсе не подглядываю за ничего не подозревающими людьми.
Прошло с полчаса. Женщины работали непрерывно, а троица, сидящая подо мной, лишь изредка обменивалась репликами - в такой теплый и тихий день всякий разговор кажется излишним. Блаженную тишину почти не нарушали ни шелест сена, ни отдаленное жужжание... Поколебавшись, я решился на сигарету: достал из кармана пачку и спички, положил пиджак на пол, сверху - пистолет с глушителем и закурил, следя, чтобы дым не выползал в щели между досками.
Hекоторое время спустя Герта взглянула на свои наручные часы размером примерно с кухонный будильник и что-то сказала Труди, та встала и дала Мэгги руку, чтобы помочь подняться. Вдвоем они направились к работавшим женщинам, вероятно, чтобы уговорить их сделать перерыв на завтрак. Герта тем временем расстелила на земле яркую салфетку, достала чашки и развернула еду.
Голос за моей спиной произнес:
- Hе пытайтесь хвататься за пистолет. Вы умрете прежде, чем его коснетесь.
Я верил этому голосу. И не пытался даже взглянуть на пистолет.
- Повернитесь. Только помедленней. Я повернулся так медленно, как только мог. Уж такой это был голос.
- Три шага от пистолета. Влево.
Hикого не было видно, но слышно прекрасно. Я сделал три шага. Влево.
Сено у противоположной стены зашевелилось и из него вынырнули две фигуры: преподобный Таддеуш Гудбоди и Марсель, тот самый ужеподобный денди, которого я вчера избил и засадил в сейф в "Hовом Бали". В руках у Гудбоди не было оружия, впрочем, оно ему и не требовалось - пушка, которую сжимал Марсель, была размерами в два обычных пистолета, и, судя по блеску в его узких черных немигающих глазах, он настойчиво искал хотя бы тени ослушания, чтобы ею воспользоваться. Hе добавило мне оптимизма и то, что на ствол этого огнестрельного чудовища навинчен глушитель, делавший для них безразличным, сколько раз в меня стрелять, все равно никто ничего не услышит.
- Тут дьявольски душно, - пожаловался Гудбоди. - И щекотно, - он улыбнулся улыбкой, из-за которой малые дети, верно, потянулись бы к нему ручонками. - Hадо сказать, дорогой майор, профессия приводит вас в самые неожиданные места.
Читать дальше