Деклан Хьюз: Цвет крови

— Вроде того.

— Приятно встретить человека, не знакомого с легендой о Говарде от строчки до строчки.

— Я двадцать лет прожил в Лос-Анджелесе.

— Ну что же, если вы не знали, каким великим человеком он был, то быстро это усвоите: его дети чтят его память так, как будто он святой. Только что свечей перед его портретами не зажигают.

— А сестра Шейна, Сандра, она что, тоже врач? Семейная традиция?

— Врач? Сандра Говард стала учительницей, — сказала Джессика, произнеся слово «учительница» как «неудачница». Голос стал глухим, подпорченный горечью и дымом. — Сандра была заместителем директора колледжа в Каслхилле. Самая молодая заместитель директора в стране; не сомневаюсь, вы об этом и в Лос-Анджелесе слышали. Ее мать считала это достижением международного масштаба. Сейчас она руководит всей этой медицинской мурой — всеми клиниками, трестами, фондами, кафедрами и так далее. Она хранительница огня Говардов.

В гавани раздался звук туманного горна, резкий и продолжительный. Джессика посмотрела в окно на мрак и поежилась. Жест вышел настолько театральным, что я едва не расхохотался, но что-то — искорка гнева или темная тень в холодных глазах — вовремя остановило меня. Я не знал, что означает эта тень, и не был уверен, что хотел бы знать, но тут явно было не до смеха. Когда она заговорила снова, голос зазвучал в абсолютно другом регистре, как будто дама решила, что ее внешний вид слишком хрупок для подобной ситуации.

— Я не являюсь беспечной матерью, и мне небезразлична безопасность моей дочери. Наоборот, именно потому, что я принимаю ее дела близко к сердцу, я хочу, чтобы она вырвалась, стала независимой. Понимаете, я не хочу, чтобы она склонялась перед Говардами.

— Вас послушать, они настоящая секта.

— Иногда я именно так думаю. Уверенность в том, что вы часть естественной элиты, что у вашей семьи есть своя миссия и вам все полагается только по причине удачного рождения, — все это очень соблазнительно. Я точно не устояла. Власть, престиж, шарм Говардов. Но они всегда стараются руководить жизнями других людей. Со мной у них не вышло. Теперь они взялись за Эмили.

— Когда вы говорите «они»…

— Ну, мамаша тоже сыграла свою роль до того, как умереть, но я говорю в основном о Шейне и Сандре — они оба поют одну и ту же песню, причем Сандра запевает. Не поймите меня неправильно. Сандра во многих отношениях замечательна, и она тоже хватила свою долю лиха: ее первый муж умер, и ей пришлось присматривать за своей ужасной матерью, не считая забот о собственном ребенке. Это дико, когда мужчина, за которого ты вышла замуж, всего лишь дублер своей сестры. Даже более чем дико.

— Итак, вы говорите, Сандра решила, что Эмили должна заняться медициной — так сказать, продолжить дело предков?

— Вы внимательно слушаете, Эд. Это редкий случай для мужчины и неслыханный для ирландца. Да, невзирая на то что сын Сандры не собирается стать врачом, этот семейный груз возложили на плечи Эмили.

— Против ее воли?

— Я так думала. Она казалась вполне довольной, но с другой стороны, она всегда такой казалась. Ей нравилось угождать; послушная дочь — такую уж она играла роль. Теперь ведь все взорвалось, не так ли? Стержень не выдержал. Мне следовало защитить ее. Я должна была оказаться рядом.

Она поникла в кресле, в одно мгновение став неуклюжей и неловкой, как подросток, измученный чувствами, бушующими в ней.

Я покачал головой:

— Мы не знаем. Может быть, ваша дочь злится и все ненавидит, как вы утверждаете. А может, она сама все это придумала. Или ее держат против воли. Нам нужно ее найти и узнать от нее самой, что же она хочет.

— Если это будет означать возвращение к отцу…

— Ей девятнадцать лет, миссис Говард, как вы верно заметили. Она имеет право идти куда захочет. Ее отец и в самом деле такой монстр?

— Нет. Разумеется, нет. Просто мне кажется, Эмили сейчас больше всего нуждается в независимости…

— И что вы имеете в виду под «возвращением к отцу»? Разве вы не вместе живете?

— Думаю, это не ваше дело. Но дам такой ответ: мы сейчас разводимся, адвокаты готовят бумаги. И это хорошо.

Выходит, Деннис Финнеган имел еще одну причину беспокоиться по поводу буйного характера Джессики Говард. Я смотрел на нее сейчас. Она говорила по мобильному телефону, чей настойчивый сигнал спас ее от дальнейших вопросов. Пока она говорила, плечи ее снова расправились, подбородок поднялся, как будто освобождение от семейных требований грело ей кровь. Она отключилась, откинула назад волосы и прикусила нижнюю губу на манер породистой кобылки на манеже.