Деклан Хьюз - Цвет крови

Оказалось, когда, по словам Шейна Говарда, его жена ждала меня в доме, не имелось в виду, что она находится там же, где находились мы: этот дом ныне использовался только в стоматологических целях. Анита провела меня вниз через кухню с каменным полом, заставленную коробками с образцами продукции фармацевтических фирм, стопками календарей и выстиранных белых халатов, на мокрый заросший задний двор. В сгущающемся тумане я прошел еще по одной вымощенной дорожке, обсаженной рябинами, до темного зеленого мраморного пруда примерно пятнадцати футов в диаметре. Низкие бортики образовывали шестиугольник, а каждая сторона и углы были выложены зеленоватым хрусталем с красными вкраплениями величиной с детский кулак. Оранжевые и желтые листья плавали по поверхности мутной воды. В целом это сооружение выглядело красивым, мрачным и странным, напоминая мемориал без посвящения, и я задумался, в чем его назначение и какую загадку он предлагает мне решить. Затем я вспомнил, что недостатком моей работы всегда оказывалась привычка видеть загадку там, где ее не существовало; иногда пруд бывает просто прудом.

В конце сада дверь в белой стене из нетесаного камня вела в сад, где располагалось то, что Анита с придыханием назвала «особняком Говардов» (Анита также старательно избегала называть миссис Говард по имени). Особняк Говардов оказался одноэтажным домом с мансардой, построенным в форме буквы Г, с огромными, от пола до потолка, зеркальными окнами. Сад был максимально ухожен, с крошечными полянками, напоминающими стол для бильярда, и аккуратно подстриженными кустарниками. Перед домом, на мощеной площадке, стоял черный «порше», изящный, как кошка. Сад тут мягко спускался к еще одной белой стене, вдоль нее росли высокие эвкалипты. В сотне футов за стеной железнодорожные пути исчезали в туннеле, а дальше — только серая мгла, где море соединялось с горизонтом. Раздался звук, напоминающий выстрел, за ним последовали треск и шипение фейерверка, слегка развеявшего темноту, и я вспомнил, что сегодня Хэллоуин. Я нажал кнопку звонка, и мне открыла дверь Джессика Говард, проводившая меня в глубь дома, в комнату со стеклянными передней и задней стенами.

Джессика Говард, возможно, оказалась слишком уж белокурой для своего возраста, а юбка темного костюма, может быть, слишком короткой; к тому же другая женщина вряд ли надела бы туфли с такими высокими каблуками, или топ с таким глубоким вырезом, или надушилась такими чувственными духами так рано утром; впрочем, и в другое время суток тоже. Но другая женщина выглядела бы безвкусно или дешево, тогда как Джессика Говард этого удачно избежала: она выглядела смелой, прямой и беззаботной. Во всяком случае, так сначала мне показалось, но ведь я не имел придирчивого взгляда другой женщины. Пока она варила кофе, я оглядел комнату, скупо обставленную двумя длинными диванами и круглым стеклянным столом с четырьмя металлическими стульями. На стенах размещались плакаты в рамках, анонсирующие театральные представления: «Юнона и Павлин» в «Аббатстве», «Идеальный муж» в «Гейт», «Шопинг и траханье» в «Проджекте». Над камином висели две фотографии: на одной красовалась миссис Говард в старинном костюме с откровенным вырезом, а на другой — сидела голой на ковре спиной к камере, голова повернута, глаза прикрыты, на лице улыбка. Между ними висел портрет маслом дамы с копной волос и сияющим видом завоеванной невесты. Я начал понимать, куда уходит корнями хотя бы часть злости Эмили.

Джессика Говард принесла поднос с кофейником, молочником и двумя кружками и поставила на стол. Я сел рядом с ней. Она предложила сигарету, взятую мной с радостью, разлила кофе, который я предпочел черным, выпустила струю дыма в потолок и улыбнулась мне. Я поерзал на стуле и начал:

— Миссис Говард…

— Джессика. Зовите меня Джессика. Я ведь могу называть вас Эдом, верно?

Я благосклонно разрешил. Ее голубые глаза сверкнули, как будто отметив победу, и я заметил, какими они стали холодными: секс, пропитавший каждую клеточку ее тела, похоже, не коснулся души.

— Итак, Эд, мой муж умудрился сообщить вам что-либо стоящее в перерывах между ударами по столу и безумными криками?

— Он изложил ситуацию вкратце, — сказал я, положив на стол между нами фотографии и записку. Она бегло просмотрела снимки, покачала головой и глубоко вздохнула, но ее огорчение носило скорее эстетический, чем материнский характер.