Леонид Марягин - Экран наизнанку

Ленька молчал, стоя в темноте сарая, и очень не скоро выдавил:

- Когда?

- На октябрьские... До тебя...

Рита закрыла дверь и тоже растворилась в темноте.

- Так что я - не девочка, - уныло прозвучал ее голос.

- А для меня это неважно, - храбрясь и сглатывая комок в горле, выдавил Ленька.

- А для меня важно, - вяло возразила Рита.

Скрипнули пружины койки.

- Не надо... Не надо... Не надо... - просила Рита, но он не верил искренности этих просьб и звуки поцелуев перешли в резкое поскрипывание пружин. Потом оно оборвалось и на прерывистом дыхании Ленька спросил:

- С ним это было здесь?

- Нет. В сквере. У канавы, - едва слышно ответила она и в свою очередь задала вопрос: - А это имеет значение - где? Или ты думаешь, что я сюда вожу...

- Ничего я не думаю, - оборвал Ленька, но по тому, как резко он откликнулся, было ясно, что вопрос попал в точку.

Когда скрипнула входная дверь в комнате милиции, Гальян переписывал очередной протокол. Поднял глаза на вошедшего и снова уткнулся в бумаги:

- Не вызывал!

У двери стоял Малышка - похудевший, осунувшийся, с синими разводами под глазами.

- Гальян, пропиши, - попросил он.

- Пропиской не заведую! - Гальян отвечал, не отрываясь от своей бумажной работы.

- Я же в лагере делал все, что просили! - Малышка сделал несмелый шажок к столу.

- Знаю. Потому и на свободе!

- Я же завязал.

- Слыхал.

- Ну что я вам? Жить мешаю? - молил Малышка.

- Нам Костя Коновалов жить мешает. - Гальян и теперь не поднял взгляда на посетителя, но ответил тише и с расстановкой, как вдалбливают недоумкам.

- Я... Я по мокрому не хожу, - осознав предложение, пролепетал вмиг взопревший Малышка.

- Ты просишь прописку или не просишь? - уперся в него серым взглядом Гальян.

Малышка кивнул.

- Ты меня понял?

Малышка долго молчал, глядя куда-то мимо участкового, потом посмотрел на протокол, на стеклянную чернильницу, на ждущую работы ручку, на покойно лежащие на столе кулаки Гальяна и мелко согласно затряс головой.

Пацан Малышки сопя строил домики в песочнице. Солнце зажигало в песке мелкие осколочки кварцита, и вокруг пацана вспыхивали искорки.

Папаша Малышка и Костя Коновалов сидели рядом на корточках в тени старого тополя, покуривая, и вели, как казалось со стороны, задушевную дружескую беседу.

- Сколько раз тебя метелили? - затянулся "Памиром" Костя.

- Четыре.

- Не отлипнут они от тебя, - заключил Коновалов. - Что ж ты не линяешь отсюда?

- Куда? - Малышка внимательно следил за "работой" сына.

- Туда, где тебя пропишут.

Малышка понял предложение Коновалова и напрягся:

- Ага, значит, туда, где чалился? Спасибо!

Костя усмехнулся.

- Туда-то тебе как раз нельзя.

- Это почему? - развернулся к Косте амбал.

- Там про грехи твои точно известно.

- Нету грехов! Нету! - почти выкрикнул Малышка.

Его пацан отложил деревянную машинку и уставился на отца.

- Не дергайся, - лениво остановил собеседника Костя. - Скоро освободится Маршаня. Соберемся вместе, поговорим, все выяснится. Если нет за тобой ничего, значит, будешь гужеваться!

- Когда еще выйдет Маршаня! - Малышка терял самообладание. - Что, я все время жить под ножом должен? Я не хочу! У меня пацан! У меня Верка!

Мальчишка заплакал, но папашу сейчас больше интересовал Костя.

- Ты, Малышка, запомни: я знаю, из-за чего ты отсюда не линяешь! Коновалов поднялся. - И еще запомни: мне тоже под ножом жить неудобно. Особенно под твоим - сучьим!

Покойник, бывший Малышкой, лежал в обитом черным сатином гробу на полуторке с открытыми бортами. Машина медленно двигалась по центральной улице города. За гробом первыми шли родственники - немного. Пять-шесть человек. Среди них зареванная Верка в черном платке. Потом знакомые, и среди них - Костя Коновалов с Булкой.

Каменные лица. Отрешенные взгляды.

Замыкал шествие оркестр "жмурного состава", наполовину состоящий из джазистов, играющих на танцах в парке.

На тротуарах останавливались прохожие, печально смотрели вслед.

Смотрел вслед и Ленька, с рулоном ватмана под мышкой, в стайке ребят, которую возглавлял Георгий Матвеевич.

Леньке эти похороны говорили намного больше, чем прочим наблюдателям.

Гроб на веревках опустили. Музыка нестройно замолкла. Костя подошел к краю могилы и бросил горсть земли, потом еще и еще...

Костя сидел у стенки казармы, глядел из-под отяжелевших век в никуда.

Неожиданно веки вздрогнули, взгляд стал острым..

- Трекало! - позвал он.

Эдик появился в секунду, будто ждал клича.