Леонид Марягин - Экран наизнанку

С крохотной фотографии смотрел на нее совсем юный Сева, по шею заляпанный фиолетовой печатью.

- Подойдет, раз нет другой! - Она отделила ногтем фотографию от плотного картона, протянула Севе: - Подпиши.

- Тут негде.

- Напиши "Гале".

Он послушно написал, разыскав ручку.

- Верочка! - Ефим Давыдович шел по коридору студии, служившему по совместительству складом осветительной техники, отмеряя шаги ударами массивной бамбуковой трости об пол, рядом с очаровательной, чуть располневшей тридцатилетней редакторшей, - позвони Габриловичу и закажи ему диалоги к двум новым сценам, которые написала эта бездарность...

- Вы же так расхваливали его, - лукаво заметила Верочка.

- Ну, положим, первый вариант был действительно здорово придуман!

- Интрига - да.

- Это - уже много! - Ефим Давыдович вдруг резко остановился возле попавшегося по пути Севы, чтобы сменить тему разговора - он не любил признавать свои ошибки. - Вот, познакомься, мой новый ассистент. Сева.

- А где старый? - Редакторша проявляла язвительность.

- Вера, - отчеканил Давыдович, - ты работаешь со мной уже два года. Пора знать, что одного подхалимажа для работы у меня - мало.

- А у этого есть что-нибудь, кроме подхалимажа? - Верочка была зубастой.

- Есть. Сева, принесешь ей свои рассказы. Понял? Сегодня же!

- У меня не все перепечатаны, - слабо возразил Сева.

- Ничего, у Верочки зоркий глаз: она читает и самотек!

- Несите, насладимся новым открытием Ефима Давыдовича, - Верочка была снисходительна, - я в 302-й комнате.

Она внимательно осмотрела Севу.

- Почему она с вами так... запросто? - спросил ассистент, когда редакторша удалилась.

- Наблюдателен... Ей кажется, что она мне нужна в нынешней ситуации.

Он лежал на скрипевшей при каждом его движении железной трубчатой кровати и пробовал что-то писать. Не писалось. Из репродуктора доносилось "Когда мы были молоды, бродили мы по городу, встречали мы с подружками рассвет...". Стало жаль самого себя - одинокого. Он отбросил на стол блокнот и карандаш. Положил руки под голову, но лежать спокойно ему было отпущено совсем не долго. Зазвонил телефон. Сева не торопился подходить к трубке - может быть, это кого-то из соседок, но в дверь требовательно грохнули, и он понял: его.

- Я прочитала твои опусы, - говорила Верочка из квартиры своей подруги Тамары, - легко написано - у тебя есть перо. И достаточно убедительно нафантазировано...

- Это по большей части наблюдения, - уточнил Сева со скрытой обидой.

- Ну, тогда это имеет двойную цену! - Рядом с Верочкой сидела Тамара, плотная, но без весовых излишеств, натуральная шатенка с приятным, открытым, чуть тяжелым лицом. Держа на весу перед собой чашечку кофе и затягиваясь тонкой и длинной - нездешней - сигаретой, она внимательно слушала переговоры подруги.

- Спасибо, - только и смог выдавить Сева после комплимента Веры.

- Я подозревала, если говорить правду, что ты - очередной восторг Ефима Давыдовича с его любовью открывать самородки, которые на поверку оказываются обычными булыжниками! Ну, о твоих писаниях стоит поговорить не по телефону.

- У нас завтра съемки на натуре. На студии я буду только к пяти...

- Перенесем все разговоры в домашнюю обстановку. На день рождения моей молодой подруги. Ты - не против?

- Не против... - В Москве в гости его еще не приглашали, и он попросил: - Координаты, если можно, поточнее, чтобы не заблудиться.

- Не заблудишься - это рядом с Кремлем. Форма одежды, как говорят у вас на флоте, парадная.

- Ну, тогда я не смогу прийти...

- Почему?

- У меня парадная - она же повседневная.

На том конце провода засмеялись.

Подруги переглянулись, и Тамара, зажав ладонью трубку, подмигнула Верочке:

- Пусть приходит в одной тельняшке - это пикантно!

- Приходи в чем хочешь!

Губан стоял с фужером вина над столиком веселой и нарядной компании пижонов - это было заметно по небрежно повязанным галстукам, брошенным на спинки стульев твидовым пиджакам. Девицы, как в униформе, были в нейлоне.

Что говорил им Губан, не было слышно за столиком Севы: играл входивший тогда в моду малый джазовый состав. И, конечно, "Бесаме мучо".

Со своего места, что было напротив Губана, поднялся парень с мощной спиной гимнаста, и Губан, заглотнув фужер вина, тут же отошел от компании, поискал глазами удобное место и плюхнулся за столик одинокого Севы.

- Суки! Их папаши нахватали сталинских премий за то, что лизали жопу власти, а эти выродки считают, что они тоже таланты...