Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

– Что? Что ты сделал? Ты, бросил свою машину посреди улицы?

В кастрюльке варился экологически чистый рис. В духовке поджаривался экологически чистый цыпленок. Присутствие Вольфа ощущалось на этой кухне во всем до мельчайшей частицы, на холодильнике стояла его фотография. Он улыбался, обнимая Крис за талию посреди свежеубранного кукурузного поля, на фоне розоватого света зари.

– Да, я вышел из машины, подошел к его лимузину и сказал, что у меня поломка.

– Хотела бы я видеть выражение его лица!

– Но вообще-то это было чистое ребячество! Ты не находишь?

– Конечно. Но смешно.

– Они были зажаты с обеих сторон. Я их спросил: «Ну, что я могу поделать?» Пол Бреннен опустил стекло со своей стороны, и я его спросил: «Как мне быть, по-вашему?»

– Он тебя узнал?

– Узнал, еще как узнал! «Ничего не трогайте! – сказал я им. – Я сейчас попробую вызвать аварийку». Запер машину на ключ и ушел. Все-таки мне немножко стыдно, я уже говорил. Вольф не учинил бы ничего подобного.

– Если ты не против, я бы не хотела говорить о нем в его отсутствие.

– А почему бы нам не поговорить о нем? Я же не сказал ничего дурного.

– Я считаю, что не очень хорошо говорить о нем, когда его тут нет.

– А если мне хочется поговорить с тобой о нем? Выходит, нельзя, да?

Она не сочла нужным мне ответить. Пока она накрывала на стол, я вытащил цыпленка из духовки. Слышалось попискивание факсов, стрекот пишущих машинок на этаже, сверху звонили телефоны. Тут она ни с того ни с сего заявила:

– Натан, мы с тобой пытались… мы старались на протяжении долгих месяцев, и это ничего не дало… Прекрати, наконец.

– Извини, но ничего мы не старались. Мы жили под одной крышей, но врозь. Это и была большая глупость. Это мешало нам верно оценить ситуацию. Позволь мне сказать, это была колоссальная глупость.

– Послушай, я не знаю… я ничего не знаю…

– Ну вот, я тебе говорю, что так оно и есть.

– Ты хочешь пригласить меня на ужин? Давай, пригласи, пойдем куда-нибудь. Я не против. Но я не хочу больше об этом говорить. Не хочу больше говорить о прошлом. Идет? Мы с тобой достаточно настрадались, и ты и я. Давай не будем начинать все заново.

Я не смог остаться непроницаемым. Я приготовил густой соус к рису, чья белизна казалась мне жестокой. В это время Жозе попыталась сунуться на кухню, они с Крис обменивались какими-то документами, о содержании которых я не хотел ничего знать. Я вспомнил, как валялся пьяный в гостиной. Мы тогда жили в маленьком домике, километрах в тридцати от города (это было до того, как мы переехали и поселились этажом выше Марка). Я был мертвецки пьян, не мог даже мизинцем пошевелить. Я слышал, как ревел мотор нашей машины, никак не желавшей заводиться. Была зима, снегу насыпало сантиметров под пятьдесят. Но я не смог бы пошевелиться, даже если бы дом загорелся.

Крис, по крайней мере, не впустила в квартиру эту чертову Жозе, за что я был ей очень признателен. У меня возникло ощущение, будто это еще что-то значит, будто сохраняется какая-то надежда. Ее можно было разглядеть в лупу или с помощью возбуждающих таблеток.

За ужином я пытался подпоить Крис, но она держалась, экологически чистое вино на нее не действовало, и я, как дурак, с презрительной гримасой выпил всего два бокала. Я хотел было притушить свет, который казался мне слишком ярким, но она и слышать об этом не желала.

– Я не знаю, на каком я свете, – заявил я.

– А ты этого никогда не знал.

– Вольф намного лучше меня. Во всех отношениях.

Она не стала возражать, молча поднялась и включила телевизор, потому что настало время новостей. Я решил пока вымыть посуду. Чертовы новости! А Крис упивалась ими, словно пересекла пустыню и умирала от жажды! Телевизор… этот грязный, неиссякаемый источник огня и крови, страданий и несправедливости, похабщины, подлости, глупости, лжи, двуличия! И как ей хватает душевного здоровья! Кстати, в нашей жизни был момент, когда я вполне мог пойти по ее пути. Я думал об этом. Когда она проводила дома свои собрания, а я закрывался на кухне и писал рассказ, возился, как поросенок в корыте, я задумывался, не войти ли в их круг и приступить тотчас же к защите животных, занесенных в Красную книгу, или к беспощадной борьбе за гражданские права? Но вместо этого я сам себя топил. Предпочитал испытывать на себе ее презрение. Я хотел, чтобы она сама пришла ко мне, а не я к ней. Хотел увлечь ее в мой сумрачный мир, чтобы она заметила, как я красив. Чтобы она вернулась ко мне просто так, чтобы мне не пришлось для этого рядиться в супермена. И тут я дал маху. Моя затея провалилась самым жалким образом.