Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

Мне не везло с женщинами. У тех, чьи фотографии висели по стенам у Рамона, были огромные груди и потрясающие задницы, только вот улыбки у них были какие-то странные. Я хочу сказать, непонятно, как с ними себя вести.

Когда я выходил, в квартиру опять влетел мотылек и спустился вместе со мной по лестнице, я слышал легкий трепет его крылышек. Он вился вокруг светильников, прилипал к ним на какой-то миг, а затем опять следовал за мной, словно я был его верным другом или привлекательной самкой. Все это казалось мне таким глупым…

Я пересек улицу и сел в машину. Автоматически. Прежде чем включить зажигание, я в последний раз бросил взгляд на дом и несколько секунд смотрел на него.

Видимо, чувства у меня после столь насыщенного дня притупились. Все тело начало ломить. Руки саднили. Мысли путались.

И все же… все же я туда вернулся. Не спрашивайте почему. Не спрашивайте ни о чем. Я знаю об этом не больше вашего. Ведь мы, люди, – последнее чудо эволюции. Мы не знаем предела наших возможностей.

В холле было темно: таймер уже сработал, и свет погас. Я не стал его включать. Постоял секунду в раздумье и вышел на улицу. Покопался в багажнике, надел пуленепробиваемый жилет и вооружился очками ночного видения (мы только что получили усилители остаточного света «Гоггл-500», которые можно было соединить с лазерным прицелом, но мой остался в машине Мэри-Джо).

Теперь я все видел в зеленом цвете, люминесцентном, зловещем. Правда, он как раз соответствовал моему душевному состоянию. Ощущению постигшего меня жизненного краха. Будем объективны. Это был совершенно превосходный зеленоватый цвет. Передо мной предстал загнивающий, сыроватый и рыхлый мир. Нагромождение жалких предметов, зияющих провалов, где царила ватная тишина, мелькали слабые проблески света и мертвенно-бледные призрачные лица. Что и говорить, моя стихия.

Итак, иди туда, куда ведет тебя сердце, как говорят. Или, в моем случае, следуй велению инстинкта. Во всем остальном я был как корабль без руля и без ветрил. Это я признаю. Я не ищу оправданий. Вероятно, в прошлой жизни я был четвертован.

Короче, я вновь перешел через улицу. Меня окружала зеленая, наполненная хлорофиллом ночь.

Тихий холл как аквариум с зеленой водой. Такая же тихая лестница, покрытая газоном. Мои брюки стали изумрудного цвета, ботинки – зеленого. Сине-зеленая среда. Волосы на руках походили на крошечные побеги папоротника. Даже пистолет 38-го калибра по цвету стал похож на детскую игрушку. Я ненавижу эту зелень.

Дверь в глубине холла выходила в маленький дворик, где рядком стояли мусорные баки. Другая дверь, сбоку, вела в подвалы.

Старые подвалы с земляными полами, нездоровым, затхлым воздухом, сводчатыми потолками, стенами, покрытыми плесенью и изъеденными сыростью… Я знал о них, я даже работал там целую неделю вместе с Фрэнком, помогая ему разбирать книги. Да, я знал об этих старых подвалах, они соединялись сетью запутанных коридоров с подвалами соседних домов – наследие ушедших эпох. Настоящий лабиринт. Я отнюдь не горел желанием туда спускаться.

Несмотря на темноту, вход в подвалы выглядел как поросший зеленью туннель. Мэри-Джо не колеблясь пошла бы туда ради меня. До вчерашнего дня, по крайней мере. Но так или иначе, я не хотел, чтобы мне пришлось потом себя упрекать. Мне и так было в чем себя упрекнуть. Пришла пора положить конец моим потерям и поражениям. Мне скоро сорок. Я должен нанести контрудар, чего бы мне это ни стоило. Я должен принять непростые решения. Я должен опуститься на колени и собрать осколки своей жизни. Подать хороший пример Марку. Ведь я – вся его семья.

Мгновение спустя я уже был внизу. Прошел несколько подвалов, потом коридор повернул, последовал еще ряд подвалов, еще поворот; тут уже надо было выбирать, идти направо или налево. Я остановился, прислушался, но ничего не услышал, свернул налево, зато на следующей развилке – направо.

Мое упорство было вознаграждено: добрых десять минут, если верить часам, я блуждал по этим жутким катакомбам и в конце концов напоролся на ботинки Мэри-Джо. Чуть подальше я нашел ее брюки. Они валялись на земле, скомканные. Да, это были ее брюки с ремнем, а рядом валялись ключи и всякая женская дребедень, потому что карманы брюк были вывернуты. Я увидел ее носовой платок, а мелкие монетки блестели сквозь стекла моих очков, как маленькие кувшинки поблескивают на темной поверхности воды. Это было мерзко. Отвратительно. До тошноты. Я прислонился к стене, чувствуя, как пот выступает у меня на висках и струится по лбу. Острый камень уперся мне в бок, как раз в то место, куда один из клонов-полицейских ударил меня прикладом, – я в тот момент нырнул под скамейку, прикрывая руками голову, потому что он все повторял, как заезженная пластинка: «Я сейчас тебе башку размозжу».