— Он сел на поезд в семь двадцать до Лондона. Я отвез его в Труро рано утром, еще проснуться не успел толком…
— Он решил ехать внезапно?
— Ну, не совсем… — Пол расставил ноги и заговорил с нарочитым спокойствием: — Видите ли, мы с братом не очень-то хорошо уживаемся, и в последнее время у нас были всякие трения… На прошлой неделе наши отношения подошли к известной точке, и мы решили, что лучше нам вернуться к старому порядку вещей, когда мы с ним жили раздельно.
— Итак, куда же именно он отправился?
Пол был уже откровенно недоволен:
— Если вы спрашиваете у меня его адрес, я его не знаю. Вероятно, он поживет где-нибудь в отеле до тех пор, как подыщет себе подходящее жилье.
— Вероятно, он занят каким-то бизнесом?
Маленький органист беспокойно заерзал в кресле.
— Я не знаю ничего о делах брата, мистер Уайклифф! Ничего! И, честно говоря, не понимаю причин вашего интереса!
— Может быть, вы можете сообщить его прежний адрес?
Пол развел руками:
— Не могу! До его приезда сюда мы очень долгое время общались исключительно по телефону, и он сам всегда звонил мне. Если говорить начистоту, он звонил, если ему что-нибудь было нужно от меня…
— Его зовут Филип?
Маленькие глазки Пола сверкнули настороженно.
— Да, но на самом деле…
— Но на самом деле вы часто звали его Тимми?
Снова удивление.
— Да, вы хорошо проинформированы, мистер Уайклифф… Тимми — это у него было вроде такой детской клички, я даже не помню, с каких времен…
Арнольда Пола не так-то просто было застать врасплох, но все-таки он несколько секунд размышлял, прежде чем дать объяснение. Хотя говорил он вполне правдоподобные вещи.
— Ваш брат младше вас?
— Да, на два года.
— Как-то раз вы говорили ему во время одной из ваших размолвок: «Все, чего ты добьешься, это то, что нас обоих посадят», — или что-то подобное.
Слабая, неуверенная улыбка.
— Неужели я такое говорил?… Может быть, это по поводу его предложения вести дела вместе — с моей стороны это была, скорей всего, просто злая шутка, не более того…
— А деятельность вашего брата выходила за рамки законности?
Пол снова улыбнулся, более нервно.
— Ну, иногда на грани… Во всяком случае, это было вовсе не то, чем я мог себе позволить заняться.
— А чем вы, мистер Пол, занимаетесь — или занимались раньше?
— Я работал финансовым директором Лондонского кредитно-инвестиционного банка. — В голосе его сквозило отчуждение.
— Вы давно вышли в отставку?
— Мне тогда только-только исполнилось пятьдесят. Музыка всегда была моим самым любимым делом, и после тридцати лет напряженного труда я решил посвятить себя ей целиком. Конечно, я мог бы заняться музыкой и профессионально, но… Я понимал, что недостаточно талантлив для того, чтобы заработать на ней хорошие деньги… Ведь, как вы понимаете, я на бобах не сидел… — Снова улыбка, на сей раз более самодовольная.
— Когда вы в последний раз видели Джессику Добелл?
Этот внезапный вопрос заставил его чуть не подпрыгнуть в кресле.
— О Господи! Как я боялся этого вопроса! Конечно, мне следовало рассказать вам об этом раньше… Я виделся с ней в церкви, вечером в субботу… У меня там, в шкафу за органом, оставалось несколько пластинок, и я хотел…
— У вас имелись ключи от церковной двери?
— Ну конечно! Я частенько захаживал в храм поиграть на органе, и потом, дела нашего Музыкального Общества…
— У кого еще могли быть ключи, кроме вас и викария?
— Был ключ у Джессики и у Гарри Клеменса, нашего церковного старосты. Он, знаете, держит почтовый киоск и универмаг, там, на площади. Ну, и еще тот, кому поручено было отвечать на этой неделе за доставку цветов…
— В какое именно время вы виделись с Джессикой?
— Около восьми часов, наверное. Что-то между половиной восьмого и восемью.
— Кто-то звонил Джессике домой от восьми до половины девятого. Это вы звонили?
— Да зачем мне было ей звонить? Я же вам говорю, у меня свой ключ от церкви.
— Чем она занималась, когда вы вошли?
Пол мучился над ответом так, словцо тут скрывалась страшная тайна.
— Знаете, из алтаря есть дверь в ризницу, которая запирается на пружинный замок, и деревянный клинышек предохраняет ее от защелкивания, если нужно. Так вот, кто-то выдвинул этот клин слишком крепко, перестраховался, и клинышек никак не убирался. А Джессика пыталась освободить его — молотком стучала…
— Ага, значит, молотком, — бесцветным голосом повторил Уайклифф.
Читать дальше