Джон Берли - Уайклифф разрывает паутину

— Фрэнкс говорит, что она не была беременна. То есть вообще никогда.

— Ты забываешь, дорогой, — сказала Хелен, — что об этом деле мне известно только то, что я вычитала из газет и услышала по радио. Ни о какой беременности там вообще речи не было.

— Верно. Только члены семьи знали или, вернее, думали, что знают. На брифингах для прессы об этом не упоминалось, чтобы не вызвать ненужных кривотолков. Интересно, что об этом знает Хоскинг.

— Кто это?

— Тамошний врач и по совместительству судмедэксперт. Он ее не осматривал, она была на приеме у его временного заместителя, но все равно должна быть запись в медицинской карточке.

Рыжеволосый доктор отнюдь не обрадовался вечернему звонку.

— Вы побеспокоили меня дома, а все записи я, естественно, держу на работе. Что именно вы хотели узнать?

— Утром того дня, когда Хильда Клемо пропала, она побывала на приеме у врача, который вас замещал, чтобы узнать результаты обследования. Она успела рассказать сестре, что анализы подтвердили ее беременность.

— Это совершеннейшая чепуха! — взвился Хоскинг. — Я просмотрел медицинскую карту. Ни о какой беременности там вообще не идет речь.

— А не могло случиться, что ваш заместитель ввел ее в заблуждение?

— Нет, не могло, черт побери! Хит рассказал мне о ее визитах, когда передавал дела. У нее была задержка месячных, и она испугалась. Конечно, девочка она была странная…

— В каком смысле?

— Я помню ее буквально со дня ее рождения, но не знаю о ней практически ничего. В четыре года она лишилась матери, и это вряд ли положительно сказалось на ее характере. Все говорят, что она была очень умна, но я-то от нее слышал только «да» или «нет», если вообще удостаивался ответа.

После этого разговора Уайклифф вернулся в свое кресло и допил успевший остыть кофе.

— Зачем девочке понадобилось уверять свою семью, что она беременна, хотя на самом деле она беременна не была и знала об этом?

Хелен выключила телевизор и взялась за книгу.

— Чтобы эпатировать. Чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы заполучить оружие против кого-то, наконец.

— Или просто из чистой стервозности.

— И это не исключено, хотя все могло обстоять совершенно иначе. Помню, когда я была девчонкой, то пыталась фантазировать, что случится, если я взбрыкну и выкину какой-нибудь фортель. Как на это посмотрит моя семья? Как прореагируют подруги? В молодости каждый из нас размышляет о том, какое впечатление производит на окружающих. Конечно, в большей степени это касается девочек. Одновременно познаешь жизненные законы и правила и проходишь через искушение проверить, насколько строги их рамки.

Уайклифф решил поддразнить ее:

— Когда мы познакомились, тебе было семнадцать, но я что-то не помню, чтобы ты хотела тогда выйти за рамки.

— Наверное, но это не мешало мне воображать, что бы случилось, если бы я из них вышла, — она сказала это с легкой усмешкой, и Уайклифф на мгновение снова увидел перед собой ту русоволосую девочку, в которую влюбился когда-то. На него нахлынула волна нежности к ней.

— Значит, Хильда просто бросила в воду камешек, чтобы посмотреть, далеко ли разбегутся круги?

— Вполне вероятно, что так, правда?

— Быть может, но какие бы причины ни побудили ее солгать, в тот же самый день она пропала, а еще через четыре дня ее нашли мертвой, точнее — убитой. Не потому ли с ней случилась такая беда, что она наболтала о своей беременности? Маловероятно, верно? Но, с другой стороны, странное получается совпадение, если вообразить, что ее смерть и новости о ее беременности никак между собой не связаны.

— Логично.

Хелен снова взялась за книгу, показывая, что разговор на эту тему окончен. Они практически никогда не обсуждали между собой дела, которые он вел, но не служебная тайна или отсутствие интереса с ее стороны были тому причиной. Просто оба понимали, что в жизни им необходим некий центр спокойствия, которой и была для них старинная казарма береговой охраны с девятью сотками сада при ней.

Уайклиффом овладело беспокойство и ощущение собственной бездарности. Слишком многое произошло за слишком малый промежуток времени. О Хильде Клемо он впервые услышал утром в понедельник, а теперь только кончалась среда. В его памяти калейдоскопически вертелись образы и события, которые никак не хотели поддаваться его попыткам разобраться в них или связать между собой. Два воспоминания посещали его с монотонной регулярностью: труп старой женщины, иссохшей и седой, в посмертной окаменелости, и тело юной девушки, бледное и обмякшее, но сохранившее форму и, казалось, остатки жизни.