Фредерик Дар - От этого не умирают

Еще раз подняв и резко опустив руку, рефери заорал, чтобы перекрыть шум в зале:

— …Out!! [6] Out! (англ. в тексте) — Аут!

И развел руки в стороны, показывая, что поединок закончен.

Когда я пришел в себя, я находился в своем углу. Наверное меня дотащил сюда Бодо с помощью Стефани. Меня заставили вдохнуть какую-то дрянь с резким запахом. Я очнулся… Почувствовал себя в норме — будто с глаз у меня сняли черную повязку…

Я увидел в противоположном углу своего противника. Он сидел и с любопытством смотрел на меня. На ринге, кроме рефери и секундантов, никого больше не было. Я не совсем понимал, что происходит.

— Бой не закончен? — спросил я, вздохнув.

Бодо массировал мне сердце.

Нет, подлец, не закончен. Тебя спас гонг на счете «пять». Твои мучения будут продолжаться. И не надейся, что я выброшу полотенце… Мне хочется, чтоб он растерзал тебя на куски…

Я повернулся туда, где сидела Кати. Странно, но она на меня не смотрела, она не отрывала глаз от какой-то точки внизу, у подножия ринга. Я проследил за ее взглядом. Там на табурете сидел Фове и с интересом меня разглядывал. Вместе с ним был какой-то тип в плаще. Не тот худой с крючковатым носом, которого я видел раньше, а другой, поплотнее и лысый, как бильярдный шар…

Фове улыбнулся мне, весьма меня тем самым озадачив.

— Полицейские… — шепнул я Бодо.

— Не обращай внимания, до конца матча они тебя не тронут… Комиссар дал мне взглядом понять…

В голове не стихала боль… Бодо просто вытолкнул меня вперед — он был силен, несмотря на маленький рост, — и я едва успел встать в стойку. А Петручи уже со всей яростью наступал. Таково одно из неписаных правил в боксе: обрушиться на оглушенного противника, которого спас гонг, и приложить все силы, чтобы покончить с ним прежде, чем он придет в себя.

— Прикончи его! — кричал зал.

А где же мои прежние болельщики? Разумеется, в другом клане! И они орут, страстно желая моего конца…

Петручи словно с цепи сорвался. А я стоял как вкопанный, закрывая перчатками лицо. Итальянец начал все сначала…

Никогда не знаешь, как поведет себя публика. В то время как спектакль становился трагическим, она отреагировала неожиданным образом: умолкла. Снова, как в первом раунде, наступила тишина, которую нарушал лишь звук ударов по моим перчаткам.

И в этот момент совсем близко я услышал голос Кати. Еще ни разу во время поединков она не проронила ни слова… Она слишком боялась, чтоб кричать.

В этот крик она вложила все силы, всю свою душу:

— Думай о нем, Боб!

Я содрогнулся всем телом. Целиком отдавшись страху, я забыл о нем, о НЕМ!

А ведь он был здесь… Да, он находился рядом со мной, на ринге… Он не понимал, почему этот старый волк, его учитель, позволяет избивать себя как ребенка… «Почему, Боб?»

Некий голос во мне — может, мой собственный, — отозвался:

— Не волнуйся, малыш…

Наверное, я пытался заговорить, потому что у меня выпала капа. Рефери быстро ее подобрал и бросил в мой угол.

Проведя стремительную атаку, мне удалось заставить Петручи отступить. Я слегка пританцовывал на месте. Кровь вновь потекла по моим жилам, взгляд прояснился… Наконец я увидел моего соперника таким, каким он был: его хамскую морду с узеньким лбом, вьющиеся блестящие волосы, так же безукоризненно причесанные, как перед началом матча.

А он уже предпринимал новую попытку, отважный в своей злости, неутомимый, страшный! Он не сомневался, что моя песенка спета. Он понял, как со мной надо: прижать к канатам, обрабатывать, пока я не буду вынужден опустить перчатки, и тогда нанести мне последний точный удар…

Я сделал молниеносный финт! Согнулся пополам… Перчатки Петручи просвистели у меня над головой. Прямо передо мной была его печень, его волосатый живот… Я стиснул зубы и нанес страшнейший за всю свою карьеру прямой удар… Мастерский, мощнейший прямой, словно удар тараном. Петручи испустил стон и упал.

Народ обезумел от восторга. Я отскочил в свой угол, не замечая Бодони. Рефери считал… Фотовспышки образовали вокруг ринга ослепительную гирлянду.

Я видел, как поднимается и опускается рука рефери, но не слышал его голоса… Попробовал считать движения руки. Но в то же время продолжал смотреть на корчащегося от боли Петручи, который пытался встать, снова падал и снова пытался.

Мне не удавалось следить за счетом… Но вот рефери скрестил руки. На ринг хлынула толпа. Непрестанно щёлкали фотоаппараты, продолжая снимать меня и итальянца, которого уносили в его угол.