Григорий Брейгин - Расследование продолжается

Зло чиркнуло перо. Никак не сосредоточишься… Долг комсомольца… Гм? В глубине души я как-то не был уверен насчет долга.

С тех пор как сюда приезжали на охоту Борька Першин со своим батей, я не находил себе покоя. Перед отъездом Борька зашел в отдел, настороженно повел носом, как собака, почуявшая неприятный запах. Мне стало вдруг стыдно за некрашеный горбатый пол и небритого милиционера в засаленном кителе.

— Нет, это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже, — быстро определил Борька. Остап Бендер помогал ему быть остроумным. Я промолчал. Когда мы вошли в кабинет, он небрежно бросил:

— Сколько кидают?

— Что сколько?

— На зубы, спрашиваю, сколько кидают? Ну, оклад какой?

Я сказал.

— М-да… Не густо. Жаль мне тебя, старик.

Пока я рылся в бумагах, разыскивая фотографию, — матери хотелось передать — он нетерпеливо барабанил по столу. Скоро «Волга» цвета морской волны умчит его в город…

В окно виднелась бурая равнина.

— Со скуки сдохнешь, — зевнул Борька.

— Да, здесь не у папы за спиной, — не удержавшись, съязвил я.

Борька удивленно поднял брови.

Расстались мы холодно.

Бывает у людей такое настроение, которое кто-то метко окрестил «чемоданным». Человек ходит на работу, чем-то занят, но все ему стало чужим, ненужным. Мысли мои витали далеко от Ак-Тюза.

…В жарко натопленной дежурке душно. Я подошел к окну. Полоска света скупо падала на черное месиво стынущей земли. Лужица под окном блестела, как стекло. К утру подмерзнет. В городе скоро коньки зазвенят на катке. Запорхают стайки девушек в шапочках с пушистыми помпончиками. А с неба посыплется каскад огней и загремит музыка… Юлька любила ходить на «Динамо».

В КПЗ выл пьяный. Выл тоскливо на одной ноте, точно обязанность выполнял. Его привез сержант: с женой не то что подрался — рукав оборвал у кофточки да табуреткой окно высадил.

— Нет, к черту! В рапорте я поставлю вопрос ребром. Если и на этот раз откажут — свет клином не сошелся!

На крыше противоположного дома заплясала желтая точка — идет машина. Наверное, райкомовская с колхозного собрания. Остановилась перед отделом. В дежурке взвизгнула дверь.

— Товарищ лейтенант, вашего милиционера убили!

…Длинный парень, шедший впереди, поднял голову. В резком изгибе сломалась рука — бухнул барабан. И тотчас пронзительно и трагично запели трубы. Мы подходили к Дальним Карагачам. Уже виднелся серый частокол крестов. Над ним зябко трепетали оголенные ветви деревьев. Из задних рядов донесся шепот:

— Тяжеленько придется Марье-то одной с ребятишками.

— По нынешним временам с двумя-то кому нужна…

Машина повернула к одинокому карагачу. Возле него горбился свежий холмик. Говорили речи. Кажется, кто-то из райсовета, потом наш начальник. Я обвел глазами людей — холодный дождь падал на обнаженные головы. Женщины плакали.

Внизу глухо застучало. Я машинально бросил сухой комок — по древнему обычаю. Старший опер резко махнул рукой. Сухо щелкнули прощальные залпы. Как подрубленная, рухнула на колени Мария. Хрупкая девушка неловко хваталась за ее плечо и все повторяла:

— Тетя Маня, тетя Маня…

…Я медленно брел по аллее. В ушах все еще стояли приглушенные плачущие звуки. Меня не покидало странное ощущение вины перед Тихоней… Я обернулся. Издали голубел дощатый столбик. Над ним — маленькая звездочка из жести. Выплыло худое лицо в аккуратной рамочке. И надпись:

«Старший лейтенант милиции Ефим Игнатьевич Суров. Погиб при исполнении служебных обязанностей».

Он пришел сам.

— Не могу больше, судите…

Размазывая по щекам слезы, Степан Ящук рассказывал в кабинете начальника, как слесарь Бугров подбил его поехать в Быстровку, корешку одному шмутки подбросить. С бабой корешок разошелся и в Ак-Тюз перебраться надумал. Так сказал тогда Бугров.

— Ты к мосту подъезжай, как стемнеет, — настаивал он, — я там подожду. Через пару часов вернемся… С бригады, мол, приехал и — нормальный ход. Понял?

Знал Максим Бугров, к кому подойти. От его наметанного взгляда не ускользнуло, что веснушчатый шофер из первой колонны плачется на заработки и «левачком» не брезгует.

Бугрова Ящук боялся. Свяжись с этим уголовником, он хоть и из бывших, но… Бугров обещал хорошо заплатить.

«Надо быть дураком, чтобы отказаться, — успокаивал себя Степан, — в тюрьмах был, мало ли что. Говорят же — «завязал». Сам директор недавно упоминал… выработка высокая. А что вечером, так даже лучше».