Олег Игнатьев - Мертвый угол

— Бывший чемпион по боксу?

— Да.

Бесхитростно и робко посмотрев на Климова, «Медик» достал платок, встряхнул его и вытер кровь подносом. Через мгновение он снова чувствовал себя самим собой. На Климова он больше не сердился, в том смысле, что на больных не обижаются.

Эта разительная, но уже знакомая перемена в его лице и поведении, на секунду возвратила Климова в мужское отделение психиатрической лечебницы, швырнула на больничную койку и сжала на его горле пальцы санитарки Шевкопляс.

«Теперь она мне долго будет сниться», — помотал головой Климов и посмотрел на «Медика»: словно впервые. Террор не характерен для воров, он характерен для политиков. Только они спокойно могут отправлять на смерть десятки, сотни, тысячи людей, играя свои жуткие спектакли.

— Поднимайся, — сказал Климов. — Поведешь к Зиновию.

«Медик» закряхтел и встал. И в это время у него включилась рация.

— «Медик», «Медик», я на связи.

Климов моментально вырвал рацию, повел стволом крупнокалиберного «люгера», направил его в переносье «Медика».

— Где он?

Замешательство, промелькнувшее в глазах «Медика», заставило Климова оскалить рот:

— Стреляю.

— «Медик», «Медик»… — рация не умолкала. Голос у Плахотина был глуховатый, но довольно, четкий.

— За Ястребиным Когтем, — сказал «Медик». — В вертолете.

Климов тай и думал. Главарь не сунет башку в петлю. Поостережется. Для черновой работы есть другие люди и другие службы.

— Где взрыватель?

Высокомерие на лице «Медика» сменилось дремой послушания.

— У Зиновия «дистанционник», — догадался о характере взрывателя Климов, — а мне нужно знать, где сам взрыватель?

— Под вторым газгольдером.

— Пошли.

— Куда? — заартачился «Медик».

— В штольню, — гаркнул Климов. — Быстро!

Рацию он отключил и сделал шаг назад.

— Туда нельзя, — возразил «Медик». — Там люди Зиновия.

— Где? Сколько?

«Медик» поморщился.

— Не ковыряй вилкой в ухе. Я и так слышу.

— Живо! — взбеленился Климов. — Я спешу.

— Два на входе, — с изменившимся лицом ответил «Медик». — Нас не пропустят.

— Прикажешь, — с беспощадной суровостью в тоне сказал Климов и подтолкнул «Медика» к боковому ходу, ведущему в штольню.

«Медик» повиновался, но не преминул съязвить.

— Вязкость мышления — привилегия «шизиков», а ты, вроде, мужик нормальный.

— А еще недавно говорил, что псих.

— Считай, что я тебя хвалил.

— Вот и хвали. Зачем ругаться? — сказал Климов и подумал, что в туннеле «Медик» попытается бежать. — Иначе, завалю.

Перед уходом из бункера Климов оглянулся. Охранник уже не стонал, а судорожно хрипел, намертво вцепившись в ножку стула. Лампа-переноска освещала стены ровным белым светом. «Тяжело придется в темноте, — подумал Климов. — Особенно стрелять».

— Послушай, Климов, — прислонился к стене «Медик». — Давай поговорим.

— О чем?

— О нас с тобой, — сбиваясь на скороговорку, зачастил «Медик», и вся его длинная тирада свелась к неутешительному выводу, а именно: при таком уме, как у Климова, благородный характер — погибель. Благородство ценится только тогда, когда мужчина холоден, бесстрастен и расчетливо-рискован. Словом, безрассудному в мире истинных хозяев жизни делать нечего. Любая попытка утвердиться среди них обречена на провал; можно не то что остаться без порток, собственную голову прошляпить.

— Ты меня вербуешь? — спросил Климов и с наивно- постным выражением лица взглянул на «Медика».

— Ничуть, — ответил тот. — Предупреждаю.

— Зря, — отрезал Климов. — Я дебил. Я начисто лишен инстинкта самосохранения. И сделаю то, что задумал. Вот смотри, — он показал на вход в туннель, перед которым задержался. — Там выход к жизни, для меня и для тебя, когда ты скажешь код, а там, — он чуточку отвел ствол пистолета, — крышка гроба. Еще секунда и я сам пойду к газгольдерам. Решай. — Ствол «люгера» уткнулся в ухо «Медика». — Секунда.

Сведенное судорогой страха бледное лицо «Медика» мелко задергалось.

— Шестнадцать… Сорок… Сорок восемь… Двадцать… Тридцать…

— Девять, — сказал Климов.

— …три, — закончил «Медик».

«Значит, восемь», — понял Климов. Губы «Медика» сначала складывались в трубку, образовывали «во…».

— Если код не наберется, я тебя приткну.

Осмотрительность и недоверие давно наложили отпечаток на его характер.

Когда вошли в туннель, Климову захотелось стать тенью, полностью раствориться во тьме.