Олег Игнатьев - Мертвый угол

Гремучий столб огня, раздвинул скалы, и они стали заваливать шоссе обломками камней.

Деревья вспыхнули и запылали.

От спецкоманды, охранявшей въезд и выезд в город, остались лишь клочки и полосатая труба шлагбаума, отброшенная в сторону взрывной волной. Все остальное погребло и завалило крошево известняка, базальта и гранита.

Климов потер ушибленное при падении плечо, общупал тело — ничего не пострадало, только в голове, в ушах стоял тяжелый звон. Да плыли яркие круги перед глазами.

«Пятнадцать бандитов долой», — поднимая пистолет- автомат «Скорпион» с мокрой земли, подвел он свой первый итог и скрылся в ближайшей подворотне.

До истечения срока ультиматума оставалось девятнадцать часов тридцать шесть минут.

Перебегая школьный двор, влетел с разгону в лужу, глубокую и грязную. Набрал в ботинок дождевой воды. Промочил ногу. Чтоб не натереть ее, остановился, просушил пальцы платком, выкрутил носок; быстро переобувшись, услышал шорох, что-то вроде кашлянья. Припал к стене, повел глазами по деревьям.

На узловатой редколистой ветке тополя простудно перхала горбатая ворона. Так еще перхает собака, подавившись костью.

Климов усмехнулся. Ему показалось, что от вороны должно пахнуть прокисшим борщом — такой у нее был трущобный вид.

А может, просто захотелось есть.

Карту-схему горных разработок он нашел в той же папке, которую ему показывал Иван Максимович.

Понимая, что после кратковременного замешательства бандиты начнут методично прочесывать город и, прежде всего, его окраины в поисках возмутителя их спокойствия, Климов быстро отыскал в папке нужную ему схему и постарался ее запомнить. На зрительную память он никогда не обижался: глянет, как сфотографирует — раз и навсегда. Без хорошей памяти, особенно на лица, в уголовном розыске не обойтись. Хотя он и заметил, что люди, имеющие плохую память на лица, отличаются порой довольно цепкой памятью на всевозможные события. Но это больше качество историков и тех, кто слишком занят собой, а Климов не историк, а сыщик, и особенного эгоизма за собой не отмечал.

В бомбоубежище можно было попасть через главный вход в рудник и через бункер под шахтоуправлением. «Соцгородок» был объектом стратегического назначения, и почти все его коммуникации и жизнеобеспечивающие «п/я 0-43» находились под землей: бассейны-резервуары для воды, электроподстанция, газопровод…

Седьмая и восьмая штольни представляли собой почти единое целое, разделенные тонкой перемычкой. Скорее всего железобетонной или металлической. Что находилось в восьмой штольне, которая была раза в четыре меньше, чем седьмая, приспособленная под бомбоубежище, и где сейчас томились заложники, по схеме понять было нельзя. В эту малую восьмую штольню можно было также попасть из запасного бункера по аварийному туннелю, как и в седьмую. Под аварийным туннелем шел еще один. Соединялись они узким переходом. Этот второй туннель шел куда-то в глубину гор, под Ястребиный Коготь. Этот район был обозначен на схеме целой сетью скважин, штреков, вентиляционных ходов. Один ход почти вертикально поднимался к скале Улитке, которой давно уже не было, а другой — намного уже первого, но тоже вертикальный, уходил за Ястребиный Коготь. Судя по крохотной горизонтальной черточке на контуре горной гряды, там была небольшая площадка. Или что-то вроде этого. Местные жители называли такие участки «каменными столами». Поговаривали, что площадки эти рукотворные, сделаны «зеками», но для чего — никто не знал. Зона запретная. Да и добраться до такой площадки было сложно. Отвесные скалы Ястребиного Когтя считались неприступными. И вот второй вертикальный ход вел к одному из каменных «столов». Не к нему прямо, но выходил на поверхность чуть левее и ниже. Если Климов верно судил о масштабе карты, от вентиляционного хода до «стола» было не меньше километра. Вертикально в горы.

Глянув на часы — время бежало! — он посмотрел в окно: никого не было, и, найдя в духовке газовой плиты два сухаря, сгрыз их с превеликим удовольствием. Открыл кран на кухне и тотчас завернул его. Слушать клокотание пустых водопроводных труб желанья не было.

Покидая дом Ивана Максимовича, Климов понимал, что добраться до Ястребиного Когтя, перевалить его хребет, отыскать безвестный вентиляционный люк и спуститься по нему в туннель, соединенный с бункером под шахтоуправлением, спуститься и не заблудиться в лабиринте скважин, штреков и пустот дело совершенно нереальное. Взять самому кого-нибудь в заложники, потребовать освободить жителей города — наивно. «Медик» никогда на это не пойдет. Что ему жизнь какого-то «бойца» или того же «Чистого», когда он собственную жизнь поставил на кон. Человек, это та птица, которая сама себе ставит силок и подрезает крылья, не говоря уже о террористе. Цинизм предусмотрительнее оптимизма. Климов сразу отметил немногословие и расчетливость «Медика» вместе с тонкой интуицией и осторожностью. Немногословие влиятельного человека и расчетливость фанатика. И откуда в нем эта нахальная уверенность, что все получится, как он задумал? Откуда эта вера в собственную исключительность? И кто этот «Зиновий», с которым говорил «Медик», когда вошел Климов? Японский полевой радиотелефон, которым пользовался «Медик», имеет преимущество секретного диапазона. Подслушать разговор нельзя, настроен он на частоту того, с кем говорят. Радиус действия, как минимум, пятнадцать километров. А если это так, то неизвестный Климову «Зиновий» может находиться далеко за городом.