Олег Игнатьев - Мертвый угол

— Я жду, — процедил чей-то голос, и Климов краем сознания уловил, что фраза обращена к нему. Сказана она была таким тоном, что нетрудно было представить себе злой, упрямо очерченный рот палача. Палача, который глумливо- медленно освобождает шею осужденного от спутанных волос или случайно завернувшегося ворота.

Климов даже обернулся, словно ожидал увидеть того, чьи пальцы он почувствовал на своем горле, но увидел лишь угол стены, да мутное, истекающее каплями дождя оконное стекло. И Юлю. Она ворожила над стерилизатором, шприцом и ампулой с лекарством.

— Изупрел, полкубика!

Голос принадлежал «Медику». Санитару Сереже.

Юля испуганно покосилась на него и сказала, что изупрела нет.

— Тогда, кубик эфедрина.

У Климова тоскливо заныло под ложечкой, и туманный морок начал застилать его глаза. Почувствовал, что умирает.

Прерываемый оглохшим изнуренным сердцем ток недужной крови еще гнал по жилам сокровенное тепло и чудо жизни, но он уже воспринял свою смерть. Беспощадную, жестокую, цинично-подлую в своих дальнейших помыслах, но очень откровенную вот в эти считанные, как удары его сердца, краткие секунды.

— Атропин.

Кто-то умножал пятнадцать на четыре и никак не мог умножить.

Пустота под сердцем стала заполняться жаром.

Климов выплыл из небытия, открыл глаза.

Юля как раз отшибла пинцетом головку ампулы, и хрупнувший стеклянный звук придал уверенность, что все еще не так и плохо.

— Молодечек, Юля, — неосознанно пробормотал Климов и не услышал собственного голоса. Горло словно залито смолой. Да и не надо, нельзя Юлю узнавать…

— Что у него? — раздался голос «Чистого», и санитар

Сережа с подлой ласковостью произнес: — Сердечко выдохлось… зажмурило глазенки… Замерцало.

Юля сделала еще каких-то два укола, потерла Климову виски, дала понюхать нашатырь.

Глаза их встретились.

Летучая тень, скользнувшая по ее лицу, дала почувствовать, что Климова она узнала, но не может это показать, и он ее ответно не узнал. Так будет легче, или лучше, или правильней. По крайней мере, не заподозрят в сотрудничестве.

«Раскаянье не по греху», — подумал Климов и услышал голос «Чистого»:

— Очухался, паяльник.

— Оклемался.

Юля отошла, и дюжие телохранители подволокли Климова к креслу, рывком подняли с пола и усадили, сдавив плечи.

— Как огурчик.

— Вот и хорошо, — скрестил на груди руки «Медик» и стал напротив Климова. — Продолжим разговор.

«Значит, меня уже пытали, — промелькнуло в мозгу Климова. — А я совсем не помню. Дело дрянь. Надо базарить, что-то говорить, иначе замордуют».

Подумал, хотел что-нибудь произнести небрежно-легкое, веселое, нисколько не обидное для всех присутствующих в кабинете, но жалкий стыд истерзанного человека, чувство пережитой смерти и обида за свою беспомощность оглушили его немотой, сдавили горло. Климова стало тошнить. Чтобы не выполоскало на ковер, решил подняться и, судорожно- сбивчиво глотая воздух, точно астматик, еще глубже осел в кресле. Придавили шею.

Ничто сейчас не было так отвратительно, как собственная беспомощность. Тяжелое, злое, мстительное чувство, столь необходимое для дальнейших действий, еще не затянуло петлю упоительного гнева на его безмолвном горле. В ушах послышался садистский хохот «Чистого».

— Не любишь быть в замазке, мусорило.

— Не люблю, — внезапно для себя ответил Климов. — Ненавижу.

— Вот и чудненько. Заговорил. Уважил дядю.

Рука у «Чистого» была на перевязи. Одет он был во все цивильное, изъятое из гардероба местного какого-нибудь босса. А в глазах — лютая ненависть. Желанье резать по кусочкам.

Словно подтверждал ощущенье Климова, он повернулся к «Медику» и с нарочитой вежливостью попросил:

— Отдай ты его мне, возьми девчонку. Вставишь клизму.

Бивший Климова озноб уже прошел, тошнота отпустила,

но теперь в ушах стоял порочный смех озлобленного «Чистого».

— О'кей?

«Медик» подумал, посмотрел на замершую в страхе Юлю, перевел глаза на Климова, оценивающе прищурил взгляд, полез за сигаретой.

— Не спеши.

«Чистый» взревел:

— Да я его, ментяру, на куски… очко распялю!

— Не базлань, — спокойно чиркнув спичкой, сказал «Медик». — Он мне нужен.

«Чистый» врезал Климову ногой, бил по колену, стукнул больно, ухмыльнулся. Посмотрел на Юлю, плюнул Климову в лицо, захохотал:

— Ну, я сейчас жахну ей раскурочу… Дойки оборву и жрать заставлю.

Такого бешенства в глазах Климов не видел. Дернулся и схлопотал по скуле.