— Как хотите, — неожиданно потупила она глаза и, как бы про себя, сказала: — Я тогда пойду…
Климову стало неловко за свое бесцельное блуждание по городу, за то, что кто-то о нем думал, ждал его, готовил и разогревал еду, еще и тратил на него личное время.
Сердечно поблагодарив заботливую женщину, Климов проводил ее до калитки и вернулся в дом.
Старица читала «Псалтирь», он сидел на стуле в изголовье гроба, мысленно просил прощения у бабы Фроси за свои давнишние проказы. Ждал Петра.
Пробегая взглядом по цветам, стоявшим возле гроба и лежавшим в изножии тела, Климов отметил, что хризантемы, которые он отдал утром в чьи-то руки, заботливо подрезаны и вставлены в трехлитровуо банку. Рядом с ними — в синей вазе — желтели дубки. Белые на фоне сумрачной стены и черного покрова старицы прихваченные заморозками хризантемы смотрелись горестно-печально, отрешенно- скорбно, совсем не так, как выглядели ярко-желтые, почти лимонные дубки с мясистой зеленью тяжелых листьев. Их древесно-твердые стебли словно подчеркивали красоту живых цветов предзимья.
От двери потянуло сквозняком, кто-то вошел в коридорчик, и Климов поднялся со стула. Шаги были мелкими, легкими, пришаркивающими… как бы извиняющимися. У Петра была совсем другая поступь.
Климов пошел навстречу и увидел того странненького мужичонку, который рассказал ему о незадачливом своем приезде в Ключеводск.
— Иван Максимович? — вспомнил Климов его имя-отчество, и тот ответил: — Я… Пришел проститься.
Оказывается, Иван Максимович жил неподалеку, а Ефросинью Александровну особо почитал за ее кротость и готовность помогать любому, кто нуждался в ее помощи.
Уже после того, как он молчаливо и скорбно коснулся губами запястья покойной, тихо всхлипнул и вышел на улицу, Климов узнал, что лет десять назад, а то и больше, у него внезапно отказали ноги.
— Совсем не мог ходить, — удрученным голосом давно болеющего человека произнес Иван Максимович, и Климов, присмотревшись к его лицу, невольно для себя отметил, что верхняя губа, плотно прижатая к зубам, придавала ему такое выражение, что, казалось, он вот-вот расплачется от невозможности улыбнуться. — Думал, помру. И так бы оно, видимо, и было, когда б не помощь Ефросиньи Александровны. — Иван Максимович вздохнул и благодарно посмотрел на Климова. — Как много она знала! Как много доброго и нужного несла в себе… уму непостижимо! Царство ей Небесное! — он перекрестился и коснулся руки Климова. — Простите, что-то голова… — он показал на свой впалый висок, — немного кружится… и сердце… — внезапная одышка забивала его речь, — боюсь, что не дойду…
Климов понял, что Ивану Максимовичу плохо с сердцем и пообещал проводить его домой.
— Сейчас записку напишу товарищу, чтоб он не волновался.
Иван Максимович кивнул.
— Да, да… Конечно… Я здесь рядом… Терновый переулок, восемнадцать… А товарищ кто?
Климов достал блокнот, вырвал листок и записал для Петра адрес Ивана Максимовича.
— Петр Хорошилов.
— Петр? — обрадовался-удивился Иван Максимович, — это чудесно. Он прекрасный человек. Мы с ним тут все окрестности облазили… — Он помолчал, потом добавил. — После того, как он вернулся из Афганистана, а Ефросинья Александровна поправила мне позвоночник, поставила на ноги. Мой дом он знает, много раз бывал…
Климов оставил для Петра записку, взял Ивана Максимовича под руку, и они двинулись вперед по темной улочке. Ни один фонарь еще не горел, наверное, экономили электроэнергию.
По дороге Иван Максимович рассказал, что живет, вернее, жил, поправил он себя, в «соцгородке» с начала его функционирования. Он так и сказал: «функционирования». Не организации, не образования, не основания, а именно «функционирования». По окончании горного техникума Ивана Максимовича направили работать «на объект».
— Думал, что пошлют куда подале и посеверней, отца забрали, как «врага народа» в пятьдесят втором, — борясь с одышкой, говорил Иван Максимович, — но вышло, как это бывает, не по-моему. Направили сюда… Южнее, чем я думал. — Он помолчал. — Знай я, что здесь будут добывать, то ни за что бы не поехал…
— А разве тогда спрашивали? — поддерживая своего спутника, чтоб он не оступился в темноте, поинтересовался Климов и услышал неожиданный для себя ответ: — Конечно, спрашивали… Обязательно и непременно… Добровольность добровольностью, но и выбирать свой путь не запрещали… Членам партии было сложнее, разумеется… там действовали дисциплина и необходимость… А я что?.. Не комсомолец даже… Единственное, что умел: учиться и работать… — он помедлил и остановился. — За троих… Фу… — он перевел дыханье, — отдохнем, что-то дышать трудно…
Читать дальше