Олег Игнатьев: Мертвый угол

Обычно Климов просыпался рано, в половине пятого, от силы — в пять, но пребывание в психушке вымотало нервы, сказался недосып: часы показывали девять.

— Охо-хо, — Климов зевнул. — Пора вставать. — И вновь прикрыл глаза. Дескать, имею право.

Хотя дверь в спальню и была плотно прикрыта, он слышал, как жена возилась у плиты, что-то пекла, по запаху — творожный пудинг, столь любимый Климовым, наверное, отпросилась на работе, чтоб иметь возможность побыть дома, подкормить и подлечить измотанного службой — будь она проклята твоя работа! ненавижу! — отца своих детей и — собственного? — мужа, пострадавшего от злых мучителей, лишивших его памяти и заточивших в местную психиатричку. Наверное, и проснулся он так поздно, что пришлось рассказывать жене о злоключениях, о том, как нашел сына Легостаевой, о том…

Звонок в дверь заставил его вновь открыть глаза и приподняться на подушке. Кто-то звонил к ним в квартиру. Может. Андрей? Он должен был съездить в больницу, посмотреть вместе с профессором, действительно ли спрятана в диване книга «Магия и медицина», как призналась на допросе Шевкопляс? Но он бы позвонил по телефону, парень деликатный… Дети в школе… Вероятно, кто-то из соседей…

Он слышал, как Оксана отворила дверь, кому-то назвала свою фамилию, сказала: «Да», и женский полушепот стал перемежаться вздохами сочувствия.

«По-видимому, кто-то из соседок, — решил Климов и благодушно повернулся на бок. — Хорошо! Не думать, не спешить, не опасаться… лежать с закрытыми глазами, вдыхать милый и родной запах жены, идущий от подушки, одеяла, от ночной сорочки, брошенной Оксаной в изголовье».

Наружная дверь хлопнула, щелкнул замок, послышались шаги.

Оксана вошла в спальню.

— Юр, ты спишь?

Он притворился, что не слышит, нарочито затаил дыханье и невольно улыбнулся, приоткрыв один лишь глаз, мол, что?

Оксана протянула телеграмму.

— Вот.

И всхлипнула, зажав ладонью рот.

«Умерла баба Фрося приезжай похороны Петр»

Климов медленно, сквозь зубы втянул воздух, выдохнул, потер рукою лоб и отложил текст телеграммы в сторону. Это извещение в который раз доказывало, что течение жизни совершенно не зависит от человеческой воли, только от смерти. От ее безумной логики.

На какое-то мгновение он потерял ощущение реальности, слушал и не слышал, что говорит ему жена, как будто с головой ушел под воду, пока до его слуха не донесся вой сирены. То ли милицейской, то ли «скорой помощи».

Смерть близкого, родного человека, все равно, что ожог. Ничем не смоешь. На всю жизнь. О своей смерти — когда- то же она наступит! — Климов думал также, как о насморке: ничего страшного. Но смерть родных и близких…

Он глянул на Оксану, горестно застывшую с ладонью на губах, и перекрестился:

— Царство ей небесное, Ефросинье Александровне…

Жена согласно закивала головой и повернулась к образу

Спасителя, дешевенькой иконке, купленной в церковной лавке.

Надорванную вену заломило, как после забора крови или же введения лекарства. Был человек и нет. Климов поморщился, согнул левую руку в локте, потер ее от кисти до плеча. Никто у него кровь не брал, никто не собирался вкалывать ему губительную дрянь, это просто жаловалось сердце.

Позвонив в Управление и получив от подполковника Шрамко «добро» на отъезд из города, Климов поспешно собрался, обнял, поцеловал жену, решившую было поехать с ним, но он ей запретил. — Хоть ты будь дома. Мне так легче.

Пообещал вернуться сразу же, как только… он не стал продолжать фразу — и так ясно, сунул пистолет под мышку, в кобуру, все-таки решил в последнюю минуту взять, чем черт не шутит, попросил Оксану принести зубную щетку, все время забывал и вспоминал лишь на пороге, посидел секунды две на табурете у двери вместе с женой, сгладил дорогу, и поехал на вокзал. Самолеты совершали рейсы только по нечетным числам.

Уже в вагоне, устроившись на верхней полке четырехместного купе и поудобней умостив под голову подушку, Климов подумал, что на похоронах могут понадобиться лишние деньги, и той скромной суммы, которой он располагал, возможно, будет мало. Цены на товары и услуги за последний год так подскочили, что в магазины заходить он просто- напросто боялся, а к услугам разных фирм старался прибегать как можно реже. Вернее, он их также избегал, как и торговые ряды. А тут еще зарплату в срок не выдавали, били на сознательность и на острейший дефицит наличности. Стыдно сказать, но иногда Оксана радовалась, как ребенок, когда ее довольно хамоватая соседка, работавшая завотделом в гастрономе, угощала литром молока или пакетом макарон. «Ты не торчал на кухне и не знаешь, как это мучительно гадать, что приготовить пацанам на ужин и чем их накормить в обед, — отмахивалась от него жена, когда на Климова накатывала ярость неприятия подобных угоще ний. — Вот он холодильник, вот плита, — она швыряла тряпку или нож на стол, в зависимости от того, что было у нее в руке, и приглашающе показывала на кастрюли: — Действуй! Корми жену и сыновей, добытчик…»