Олег Игнатьев: Мертвый угол

— Ты кто? — приклеился он так, что изо рта его пахнуло.

Рефери раскинул руки:

— Брэк!

Плахотин отвалил.

Климов про себя отметил, что ноги у любимчика тяжеловаты, отстают, а вот руками, черт, работает отменно.

Послышалась скороговорка тренера:

— Щелчок, укол и уходи.

Климов кивнул. Дескать, услышал. И еле уклонился от посыла в лоб.

— Ты, сука, хто?

Климов сделал вид самый невинный.

— Что, зубы жмут? — насел Плахотин, и рефери опять прикрикнул:

— Брэк!

Любимчик бросил корпус влево, вправо, влево, — на какое-то мгновение закрыл собою Климова от надоевшего судьи на ринге.

— Ци-к!

В глазах у Климова слюна. Едучая, слепящая, паскудная. Черно и жутко: неужели плюнул?

— Хэк!

«Да у него удар — полтонны! — засквозило в голове, и Климов впервые услыхал, как стрекочет сорока в закрытом помещении. Ему стало душно. Липко. Тесно. Как будто на голову с размаху насадили шлем. Глухой, мотоциклетный, или же ночной горшок. Тошнотный запах. — Пропустил».

Рефери смотрел ему в глаза, а он не мог их разлепить.

«Четыре, пять… Руки у пояса… на уровне груди…»

Мерклый свет перегорающих софитов становился ярче, но в голове плыл медный звон и стрекотала сумасшедшая сорока.

Пропустил.

«Ну, сволочь! — Климов широко раскрыл глаза. Руки на уровне. — Только бы не прекратили бой».

Пол еще зыбился, но рефери скрестил перед собою пальцы:

— Бокс!

Крюк слева, справа. Климов увернулся, но глаза предательски слезились.

— Бе-е-ей!

— Клади в середку!

— По моргалам!

Казалось, что от криков рухнет потолок. Вскочили.

— Зю-няааа!

Рев отламывался от трибун, как скальный монолит от взорванной горы, но Климов все-таки успел под конец раунда красиво присобачить в челюсть мастерюге.

Когда расходились, он краем глаза уловил, как у того ослабленно-безвольно чиркнула перчатка по бедру. Еще в свой угол не дошел, уже размяк.

Полотенце в руке тренера вертелось, как пропеллер. Иван Антонович оттягивал резинку климовских трусов, и воздух холодил горячий пах.

— Умыться! Дайте мне умыться!

Плеснули на лицо.

— Еще! Еще!

Плевок горел в глазах.

— Во рту пополощи. Не ковыряй. Противник он серьезный.

Сорока вроде замолчала, и в глазах не режет.

Гонг.

— Плахотя-а, бей!

— Ведь ты же обещал!

Климов с ожесточенной веселостью парировал свистящую перчатку и, не переставая следить за ногами соперника, делал все, чтобы Плахотин не полез «вязаться».

— Бе-е-ей!

Климов отсунулся, ушел от «клинча» и углядел кровоподтек под левым глазом «Зюни». Сам не заметил, как приварил.

Плахотин набычился, но рефери сдержал его напор: опасно головой.

«Понюхай, гад, свою губу, понюхай, — злился Климов, доставая еще раз по корпусу и целя в голову. — Сейчас ты мне откроешь диафрагму. — Он явно дожимал последнюю минуту. — Ха! — Как будто прижимал к земле гадюку. Было. В детстве. В степь пошли… Вот так. Сейчас мы перестроимся и левой! Сбоку. В степь… Ага… А там гадюка… Нна!… По печени. Согнулся? Так… Ага… А там гадюка… Прямым в челюсть».

— В угол!

О том, что удалось заехать фавориту слева, Климов догадался лишь тогда, когда услышал:

— Три… четыре… пять…

Элегантный сухощавый рефери выщелкивал перед собой наглядно растопыренные пальцы:

— Восемь… девять…

— Зю-ня-ааа!

— Аут.

Плахотин все же сел. Оперся на перчатку. Помотал башкой и повалился навзничь.

Судья на ринге вскинул руку Климова и объявил победу.

…Били его в душевой. Их было пятеро, а он один. Как раз намылил голову, лицо…

Ударили в висок чем-то тяжелым.

Вода была напористая, мелкая, и он довольно скоро оклемался. Ханыг, конечно, уже не было. Сбежали. Бой Климова был заключительный, и в душевую больше так никто и не зашел.

Климов открыл глаза, потрогал голову рукой. Нет, не болела. Коротко остриженные волосы напомнили ему о психбольнице. Значит, все это ему приснилось, вернее, вспомнилось во сне… И Климов улыбнулся. Благостно и умиротворенно. Господи, как хорошо проснуться дома, в своей спальне, зная, что тебя не хватятся сию минуту на работе, ты в отгуле… Он потянулся, приподнялся на подушке, осмотрел надорванные локтевые вены, медленно провел по ним расслабленными пальцами… слегка прижал… Нет, все было нормально, подживали… и сердце мерно, четко гнало кровь по жилам. Хорошо! Он закинул руки за голову и минуты две бездумно всматривался в потолок, такой знакомый и такой родной! Вон след от комара, которого он как-то прибил шлепанцем в отместку за его зловредность и неслыханную кровожадность. Обычно Климов на укусы комаров не реагировал, но этот и Оксану свел с ума, и Климова допек. За что и был, естественно, наказан. Вон паутинка, над светильником… Оксана никогда ее не видит при уборке… и не надо… так даже уютней, домовитей…