Олег Игнатьев - Мертвый угол

— А я вам повторяю: причина смерти устанавливается поликлиникой.

Климов взорвался:

— Это бред какой-то! Два рубля одной бумажкой! Я вам говорю: она не обращалась в поликлинику…

По-видимому, его поняли.

— Не горячитесь. Я согласен сделать вскрытие…

— Кому платить? — вспомнив подсказку Слакогуза, спросил Климов, и услышал:

— Никому. Нам это запрещают. Мы бюджетники.

— А как тогда?

— Обыкновенно. У нее какая-нибудь собственность была?

Климов задумался. Считать три стула, кухонную утварь и продавленный диван как собственность, смешно. Возможно, были сбережения, но банки прогорели, государственный, по крайней мере, инфляция сожрала сберегательные вклады, в который раз ограбленный народ остался в дураках…

— Я спрашиваю: собственность была? Вы меня слышите?

— Не знаю…

— Дача, дом, машина…

Климов начал понимать в чем суть. Обрадовался. Крикнул:

— Домик! У нее был домик. Она в нем…

— Вот и отлично. Оцените его срочно…

— Так.

— …затем обращайтесь в милицию.

— Обратился.

Климов вспомнил сухонького мужичонку, выброшенного из «рафика», его сиротский вид на фоне слакогузского раскормленного тела, вздорно-мстительную паспортистку, санитара, парня, проломившего курятник и… сглотнул слюну.

— А из милиции нам присылают следственное направление.

— Почему следственное? — Климов сам их написал не меньше сотни. — Дело что ли будут возбуждать?

— Конечно! — подтвердил догадливость обрадованный голос. — А вдруг вы бабушку… того? Решили, так сказать, ускорить ее смерть. Хотите завладеть ее имуществом…

— Понятно.

— Вот и хорошо. Еще вопросы есть?

Вопросы были, но уже не к судмедэксперту.

Климов знал, что он скучен в своем неистребимом желании все разложить по полочкам, все упорядочить, все объяснить, обмозговать — дойти до сути. Порядок в голове — порядок на столе. Порядок в деле. Серятина. Сейчас за это никто копейки дореформенной не даст. Все любят исключения. Все поняли, что исключения важнее правил. Всем подавай рабочий беспорядок гения. А может быть, и беспредел того же гения. Эмоции и привязанности современников оказывались куда изменчивее, нежели считали древние философы, наивно полагавшие, что человек не изменяется с веками. Нет, человек менялся, и даже изменял мир, в котором пребывал, а консервативен и косен был лишь в том, что был постоянен в изменах. В одних изменах постоянен.

Климов сумрачно потер виски.

— Что-то не так? — поинтересовалась хозяйка кабинета, сидевшая все это время за столом и слушавшая телефонный разговор.

— Все так, — задумчиво потер щетину подбородка Климов и поблагодарил Жанну Георгиевну за возможность телефонной связи.

— Счет придет на милицию. Я пользовался их служебным кодом.

Зашумевший самовар с отражающимися на его боках окном и люстрой заставил Жанну Георгиевну взглянуть на часы, подосадовать, что сверить их с сигналами по радио она, конечно же, опять забыла, намек на то, что Климов все- таки нарушил ее планы, и, как ей это было не с руки, пришлось вставать из-за стола.

Климов попытался ей помочь, но она сделала пальчиком: не надо. Выбралась из-за стола, погромче выкрутила репродуктор, дождалась, когда диктор сообщила слушателям точное время, Климов сам невольно глянул на часы: уже полдня, а ничего еще не сделал, подвела стрелки часов и завела механизм. И завести, оказывается, забыла. Затем прошлась по ковру, открыла самовар — вода в нем булькала, выдернула штепсель из розетки, накрыла крышкой выкипающую воду, повернулась.

— Может быть, чаю попьете?

Климов приложил ладонь к груди.

— Благодарю. Спешу.

— А что со справкой?

Он ждал этого вопроса. Женщина остается женщиной. Интригу чувствует интуитивно.

Пришлось рассказать.

Жанна Георгиевна ему не позавидовала.

Он сам не мог этого сделать при всем своем желании.

Телефон Слакогуза молчал. Понятно: человек при исполнении. Един в трех лицах. Сам себе начальник, заместитель и личный водитель.

Климов положил трубку, раскланялся и вышел.

На лестничной площадке задержался. А что, если ему подгадил Слакогуз? Когда Климов ушел, связался с экспертизой, намекнул, что держит под контролем все, что связано со смертью старушки Волынской Е.А., чтоб без него ни шагу, ни полшага, ни-ни-ни?.. А может быть, у самого рыльце в пушку? Решил прибрать чужую собственность к рукам? Запутать, сбить ориентиры, подтасовать, изъять, переписать… Мысль о том, что баба Фрося могла оставить завещание, показалась ему дельной… И что там, в этом завещании? Кто заверял его? Не сам ли Слакогуз?