Олег Игнатьев: Воздушный колодец

Попадая в новую обстановку или изучая незнакомое место, неопытный сыщик смотрит на труп, а видавший виды — исследует пространство. Климов старался запомнить даже несущественные детали, развивая в себе чувство чужой жизни. Это и помогло ему заметить уголок тетрадного листка, торчавший из-под хлебницы. Он, как пинцетом, захватил его двумя спичками и вытащил на свет.

«Не ищи меня! Георгий».

Записка была сложена вдвое, но оставляли ее второпях: край заломился, и не так давно — бумага не успела слежаться.

«Смотался, подлец», — аккуратно вложив в папку драгоценный листок, подумал Климов и, продолжая осматривать кухню, стал намечать план розыска преступника, скорее всего, этого самого Георгия, просившего кого-то из домашних позабыть о нем. Предстояло отработать жилой массив, аэропорт, вокзалы; установить личность убитой, расспросить соседей, побывать в гостиницах и на турбазах. Город портовый, курортный… Всякого «добра» хватает — от фарцовщиков до шлюх. Если убитая не местная, придется попотеть.

Эксперт-криминалист быстро разобрался в планировке комнат и приступил к «священнодействию».

«Тэк-с, тэк-с… — ходил он по невидимому и одному ему известному лабиринту квартиры и чуть не пританцовывал. — Тэк-с, тэк-с…»

Отпечатков пальцев набралось с лихвой.

К этому времени Климов уже знал, что Костыгина Эльвира Павловна, ответственный квартиросъемщик, переехала в этот район, поменяв свой пятикомнатный особняк в пригороде на двухкомнатную секцию в новом доме. Со слов соседки, согласившейся быть понятой, она должна была уехать в Усть-Лабинск к своей сестре. Местопребывание ее сына, Костыгина Георгия Мартьяновича, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, фотографа по специальности, с пятнадцатого июля, то есть с сегодняшнего числа неизвестно.

Оперативность участкового понравилась Климову.

— Подвалы в доме есть?

— Отсутствуют, — круглое лицо лейтенанта выражало готовность к решительным действиям, — только подлестничные ниши.

«Уже легче», — подумал Климов и распорядился выделить людей для поиска вещей убитой: платья, сумочки, ну что там еще… обуви, понятно. Не ходила же она босой.

— Мусорные ящики не вывозились?

— Вряд ли, — усомнился лейтенант, — сегодня выходной. Но я проверю.

— Действуй.

Климов позвонил в отдел, обрисовал ситуацию. Похоже на изнасилование с последующим убийством. Классическая схема. Надо дать ориентировку на Костыгина, возможно, что преступник в городе.

— Постучи по дереву, — после некоторой паузы посоветовал Шрамко, и голос его, слегка искаженный мембраной, почерствел.

— Я не суеверный, — усмехнулся Климов.

— Зато я…

«Экономьте время на молитвах», — чуть было не брякнул Климов, но вовремя осекся. Не до шуток. Только покрутил головой в поисках дерева. Телефонная полка была металлической.

Вообще, убранство комнат поражало.

Шторы нежно-кремового цвета с золотисто-розовым орнаментом из сказочных растений висели только на одном окне. Другое, выходившее на северную сторону, во двор, стыдливо прикрывалось дешевенькой тюлевой занавесью. В комнате, которую просвечивало утреннее солнце, в изнурительном по элегантности серванте радужно горел хрусталь и празднично играли бликами бутылки с коньяком.

«Наполеон», «Мартель», «Камю»…

Триумвират для избранных.

Вряд ли к числу последних мог относиться тот, кто проживал в соседней комнате. Или снимал угол, подумал Климов. Им с Тимониным это сразу бросилось в глаза. Кто- то сидел на жестком стуле и спал на продавленном диване, а кто-то буквально утопал в житейской роскоши.

Покажи мне свои вещи, и я скажу, кто ты.

Пурпурно-красный халат с изображением двух черных лилий на спине явно принадлежал женщине, а вот мужских вещей в шкафу считай что не было. Зимняя болоньевая куртка, несколько сорочек, шапка… Ясно, что смотался. «Не ищи меня. Георгий».

В одной комнате — магнитофон «Грюндиг», телевизор «Шарп» с набором видеокассет, спальный гарнитур «Элиза», и даже пылесос японской фирмы, а в другой — лишь стопка книг да куча фотографий. Самых разных.

Берег реки. Полузатопленная лодка. Камыши.

Не стоило труда разобраться и в содержимом письменного стола.

Климов вертел в руках жестяную банку из-под цейлонского чая, в которой хранились скрученные в плотные тонкие ролики фотопленки, и, вполуха слушая Тимонина, наговаривавшего протокол осмотра комнат, смотрел на тюлевую занавесь. Складывалось впечатление, что все житейское, столь необходимое для матери, не имело для сына никакого значения.