Андрей Мягков - «Сивый мерин»

Мерин вскочил на ноги и, не отдавая себе отчёта в том, что бесстыдно подражает начальнику, забегал по кабинету.

— Но — страшно! А вдруг ошибаюсь? Вдруг не остановит? Идёшь — ну и иди, говно зелёное. Страшно! Так я знаете что сделал? Я замолчал. Ни слова. Смотрю на фотографию и молчу: гони. Я обещал уйти при первом взгляде на входную дверь? Обещал. Ну и давай, смотри на дверь. Что ж ты не смотришь? Знаете, Юрий Николаевич, сколько молчал? Минут десять, честное слово. Не менее. Всё на фотографию таращился, глаза заслезились. Думаю: фиг тебе заговорю, тебе надо — ты и давай, зачем я буду помогать? А потом допёр: если столько времени не гонит — значит моя правда, сказать что-то хочет. Значит, помочь ей надо не опасаться, что мент заподозрить неладное может, в поддавки сыграть, шашечку зевнуть-подставить. Я и задаю вопрос про Молину с Кораблёвым — их фото передо мной, вроде никакой натяжки, всё естественно.

А она вдруг — точно вижу — обрадовалась.

Мерин положил фотографию на стол, достал платок, вытер слезящиеся глаза. Спросил очень тихо, одними губами, сам себя не расслышал.

— Они тогда очень любили друг друга?

По её молниеносной реакции он понял, что Вера получила наконец то, чего так упорно ждала, получила главное: не она возобновила рассказ, а он попросил её об этом.

И заговорила.

— Это нельзя назвать любовью, на Земле так не любят. Это была страсть. Безумие — так нам всем казалось. Им нужно было жить на другой планете, на необитаемой, чтобы ни один взгляд не мог осквернить завистью их отношения. Говорят, любовь приедается с годами, как надоевшее блюдо. Не знаю, они питались друг другом, сжигали себя, изживали и возрождались вновь, как Феникс. Женька верила, что так будет всегда, я знаю. И то, что с ней случилось, — не её вина. Им по семнадцать, они умирают друг без друга, не дышат, не живут. Назначается свадьба — кольца, наряды, подарки, приготовления — вся школа стоит на ушах — не было ещё такого, чтобы в десятом классе так всех под себя подмять: только и разговоров, что о Ромео и Джульетте — их все очень любили.

Она замолчала, перевела дыхание и тут же продолжила, словно боясь, что её перебьют.

— Представьте: всё по восходящей, всё со скоростью света, ещё немного и они — небожители. И вдруг… Нет, мужчины никогда этого не поймут, вы — это другое тесто, особое, примитивное: дважды два — четыре, хорошо — плохо. Ещё кофе?

И опять Мерин вздрогнул.

— Нет, спасибо.

— Так вот — вдруг за неделю до венчания она улетает в Крым со своим новым воздыхателем: появился у неё такой прыщавый мудак, прости, Господи. Это при том, повторяю, что Кораблёв для неё — всё: жизнь! Димка — красавец, Геркулес, умница — все влюблены явно или тайно — и этот сморчок. Может мужчина понять такое? Никогда! Не простить — сколько угодно. Понять — кишка тонка. По-другому вы, мужики, сделаны, другим напичканы. Другого Миру. Бог у вас — средство потребления: призван следить, чтобы самолюбие ваше драгоценное не страдало. А женщина — она жизнь даёт, отдавать сотворена, всем каждое мгновение — мать. Она, Женька, гриба того поганого тогда пожалела, родила заново, он бы без этого загнулся где-нибудь под забором от любви своей слюнявой, неразделённой.

И всё. Никакой свадьбы. Через десять лет только. Всё! Не могло не случиться то, что случилось. Чужими они стали после Крыма того проклятого.

Оперативная группа во главе с Мериным в полном составе в количестве трёх человек собралась в одном из кабинетов Управления уголовного розыска для подведения итогов дня. Настроение у всех было подавленное: говорить практически не о чем — ни одна из многочисленных версий не находила сколько-нибудь достойного подтверждения.

Вяло хорохорился, и то, видимо, чтобы не изменять себе, только Трусс. У него имелся свой собственный метод анализа, выстраданный за годы службы, не бесспорный, конечно, но, по его утверждению, в большинстве случаев приносящий успех. Когда Анатолия Борисовича просили определить суть его дедукции словами, то звучало это приблизительно так: опровергай всё, вся и всех, даже самого себя и истина всплывёт говном в проруби. Этим он теперь и занимался.

— Интуиция, маленький, хороша при ловле блох: надо угадать, куда они, падлы, прыгнут. Чтоб не искусали. А в нашем деле факты нужны, слышал про такое? Факты. А не гадалки. Что ты пристал к этой Щукиной? Что она тебе сделала? Ну — трахал её твой Кораблев, допустим, хотя со свечкой никто не стоял. И что? Не бывает разве такого? Или завидки берут? Ну — уволилась она с работы, молодец, докопался, хвалю, только что это доказывает? Может, ей просто надоело по ночам задницу в «скорой» протирать и время, для любви отпущенное, на нездоровых мужиков расходовать? Бабий век — он ведь не век длится, это только мы с тобой да вот Яша ещё, как пионеры, до ста лет: «Будь готов — всегда готов!» Помани только как следует.