Андрей Мягков - «Сивый мерин»

Высоченная, плоская как трёхслойная фанера Вера Кузминична была здесь телом инородным, случайным и ненужным.

— Диму я знала со дня их переезда, раньше они жили у Жениного отца на Котельнической. Огромная трёхкомнатная квартира, теперь он там один остался, за ним уход нужен, на учёте в психдиспансере состоит, жена умерла после родов. Пока жили вместе — нормально, он не буйный, музыку пишет, всё жене посвящает, не верит, что нет её, разговаривает. Сперва мать его за ним ходила, потом умерла — подросла Женька. Когда поженились — втроём жить стали, Дима ведь артистом был известным, видал, наверное, по ящику часто мелькал. Один он в нашем доме не «новый», не грузин-чеченец, не воровал никогда, жили — беднее не придумаешь, она себе платья по три раза из одного переделывала, а едино всем на зависть — оглядывались, как пройдёт. Да и Дмитрия тоже не пальцем делали, молодой-красивый, жил бы да жил, бабы пчёлами, не отогнать, видать, пестик мёдом мазанный. Уж как покойница, царство ей небесное, — Вера Кузминична набожно трижды перекрестилась, слегка поведя головой в сторону иконы, — намучилась, настрадалась, скольких с лестницы поспускала — не перечесть, назову цифру — подумаешь: умом тронулась, старая. Всё прощала — такую любовь в себе носила. Случается, оказалось, и в ваше ебучее, прости Господи, время такому чувству родиться, не только в мою молодость. Чего ему не хватало? Армию в Афганистане прошёл, с обезьянами ихними черножопыми сражался — другие руки-ноги там оставили, а кто и головы, он — ни царапины. Институт кончил, в телевизоре снимают, какая ни есть, а всё ж таки работа — деньги платят. Радуйся. Так нет, как все захотел, чужого да побольше, чтоб не унести, связался с криминалом, а на чужое ведь охочих искать не надо — их кругом пруд пруди. Вон у нас на пятом в 23-й двухкомнатной армянин с семьёй снимает за полторы в месяц, так хозяин её, 23-й то, Венька Чугин, в московском городском комитете партии раньше на побегушках был делопроизводителем, ниже некуда, ноль почти, а теперь знаешь, какой деньгой управляет в ЮКОСе-то этом? И брат его, теперь, правда, под следствием…

Если бы Мерину кто-нибудь сказал, что такое может быть — не поверил. Даже Скоробогатову. Ни за что! Сорок восемь квартир, сто сорок четыре человека, у каждого живущие в других районах, городах, странах родственники — папы-мамы-бабушки-дедушки, дети, братья, сёстры, друзья, наконец, это значит умножай ещё как минимум на пять. И чтобы обо всех подробно, с болезнями, родами, любовниками!.. И ведь не показывают же в музеях, не возят по миру, как небываль о семи головах. Пылинки не сдувают и не обеспечивают пожизненным содержанием. А — простой консьержкой! В подъезд! За ничто: за насмешку над старостью в три раза меньшую прожиточного минимума. Невероятно! Непостижимо уму! Значит — не лучшая, заурядная, каких много, впитавших с молоком родины бациллы подгляда, доносительства, зависти. И уже как кислород, как доза, корчащемуся в ломке: некому донести — не жизнь. Нельзя расстрелять — не власть.

Вера Кузминична не прерывая монолога заварила чай, достала из буфета плетёную корзиночку с печеньем. Недолго потоптавшись в 23-й, она перенеслась воображением в соседнюю однокомнатную с её безалаберной матерью-одиночкой, владелицей 230-го «Мерседеса» и двух счетов в коммерческих банках, заглянула в сдвоенную пятикомнатную — «без прав перепланировали, можно отсудить, но он в Думе по связям с прессой, а на неё записан пластмассовый завод» — задела ещё кого-то и вернулась на одиннадцатый этаж к Кораблёвым.

— Женя-то, царство ей небесное, когда мужик её коммерцией занялся, очень против была, но потом сникла, она ведь скрипачка, много ли в наши-то дни наскрипишь, а тут и машина иномарка, и летом за границу в Италию…

— Простите, Вера Кузминична, — Мерин подумал, что самое время направить поток в нужное ему русло, — можно я вас перебью?

— Да, конечно, Всеволод, болтаю, а ты бери, что нужно. И спрашивай. Уж если решилась — всё, назад ни шагу. Такая.

Она отставила чашку, выпрямилась, приготовилась слушать.

— Когда Женя Молина и Кораблёв сюда переехали, это ведь шесть лет назад было?

— Да, в 2000-м.

— Кто же за отцом ухаживал? Ведь он один…

— Верно, — она не дала ему договорить. — Один он не может. Женя с Димой каждый день поочерёдно приезжали. Подруги. Сергей.

— Сергей — это кто?

— Это Женин вздыхатель. Из-за неё и в консерваторию пошёл, хотя в школе говорили — Менделеев. Все олимпиады выигрывал. А пианист никакой. Бедствует.