"Что же, и тогда здесь случались драмы: лилась кровь, падали в воду тела убитых, — борясь с расслабляющей тишиной набережной, Брызгалов истязал своё воображение. — Испокон веку эта прибрежная слободка пользовалась дурной славой. Только вот… где, чёрт побери, на пятидесяти метрах ото всюду просматриваемого пространства можно было надеяться, не привлекая внимания, застрелить Сазонова? Даже — глубокой ночью? Городская набережная — это тебе не тёмный лес! Глушитель? Сомнительно… Пистолет с глушителем — оружие профессионалов… Совсем, конечно, не исключается, но… вот если бы метров на триста дальше! В начинающейся за сквером бухте! Где к бесчисленным деревянным "пирсам" льнут необозримые стада трескучих моторок! Там бы вот — да! — там даже ночью время от времени взрёвывают моторы. Но и безлюдно до такой степени, чтобы, не боясь быть услышанным, под аккомпанемент неугомонного двигателя подло выстрелить в спину. Да… но сторож? Его абсолютная уверенность, что тело Сазонова попало в воду нигде, кроме как между дебаркадером и газетным киоском?.. Стоп. А почему обязательно — с берега? А если — с лодки?"
— Николай Борисович, а если не с берега? Если убитый упал в воду с лодки? Тогда бы его течением отнесло куда?
— С лодки? — сторож надолго задумался: — С лодки — х… его знает. Должно быть — в стрежень. А может, и нет… может, опять — на мыс… где, понимаешь, лодка эта тогда была. Но с лодки — зачем в бухте? Речка большая, отвези немного от берега — и всё. В стрежень — и поминай как звали.
Это соображение Курникова Геннадию Ильичу показалось весьма резонным, однако его проверка требовала таких дополнительных усилий, что Брызгалов решил посоветоваться с Анисимовым:
— Юрий Викторович, а ты? Не сочтёшь преждевременным высказаться относительно идеи Николая Борисовича? Или эту версию — тоже? Склонен считать непроверяемой гипотезой?
— Нет, Геннадий Ильич, почему же — вполне проверяемой… Только вот на её проверку надо бросить всю нашу контору… И тогда, очень даже возможно, не пройдёт и недели как отыщется какой-нибудь алкоголик. Который будто бы видел двоих, садящихся ночью в лодку. Может, в бухте, а может — на загородном причале. То ли в зелёных масках, то ли — натурально зеленолицых…
— "Кусаешься", Юрий Викторович… и правильно! Гипотезы, даже поддающиеся проверке, измышлять не трудно. Вот только "проверяльщиков", как правило, не напасёшься… н-да… но ведь и предположение, что убийца выстрелил где-то здесь… сам посмотри! На всём протяжении от дебаркадера до газетного киоска никакие мало-мальски приличные кустики не подходят к парапету набережной ближе, чем на десять метров.
— Да, Геннадий Ильич, согласен. Что убийца решился выстрелить здесь — между дебаркадером и газетным киоском — такое трудно себе представить. И всё-таки… Мы ведь много чего не знаем… Ну, например… район этот — портовый… и что по ночам здесь толпы гуляющих — весьма сомневаюсь. А посему предлагаю, дабы не гадать на кофейной гуще, дождаться дядилёшиного прихода, и у отставного капитана попробовать разузнать конкретнее. И кто в интересующие нас ночи дежурил на дебаркадере, и вообще — что между закатом и восходом творится на данном участке суши.
— Вполне — Юрий Викторович. Разделяю. Отбивать хлеб у гадалок и ясновидцев — нам сыскарям не к лицу. Так что, в ожидании дяди Лёши, давай-ка заглянем в два, три ближайших кафе. По нынешней-то погоде ночью в рубашечке — надо быть либо основательно пьяным, либо приехать в автомобиле, либо из забегаловки на пару минут выйти проветриться на набережную… А кстати! Рубашечка эта! Против версии убийства в лодке она обалденно работает! Последние две недели и днём-то — не помню, чтобы теплей пятнадцати. На берегу — автомобиль, кафе — ещё можно себе представить. Но на воде — в лодке…
— Геннадий Ильич, — вдруг спохватился Анисимов, — фотографии! Напрочь забыл — прости. Когда я сообщил полковнику, что нашёл Сазонова и не надо подавать в розыск — он попросил сказать тебе, чтобы ты по пути в типографию завернул за фото. А на меня будто склероз напал: забыл, понимаешь… И нам сейчас нет никакого смысла идти в забегаловки…
— Юрий Викторович, ты меня явно недооцениваешь, — нарочито менторским тоном отозвался Брызгалов, — сам, понимаешь ли, сообразил завернуть в типографию. Конечно, качество у них хреновое, но Сазонов вполне узнаваем — до того, думаю, что можно показывать… Чем, — Геннадий Ильич посмотрел на часы, — предлагаю сейчас заняться. Минут где-нибудь на сорок — до дядилёшиного прихода.
Читать дальше