Буало-Нарсежак - В тесном кругу

Нет, ни под каким предлогом Глория не должна уезжать из «Приюта отшельника». И лучшим средством задержать ее здесь будет… Да, решиться на это нелегко, но если придется действовать быстро… Так, сколько у нас остается до Дня всех святых? Она по привычке стала загибать свои несуществующие пальцы. Три месяца. Еще целых три месяца. Она терпела столько лет, столько серых бесконечных лет, и вот теперь осталось еще три месяца. Ей вдруг подумалось, что она похожа на Путника, что по узкому мостику карабкается через бездонную пропасть. Ах, как заманчиво отдаться во власть головокружения… Всего лишь один звонок хирургу: да, я согласна на операцию и давайте не будем больше это обсуждать…

Она еще долго сидела, все взвешивая «за» и «против». Конечно, очутись она в больнице, Глории не выбраться с острова. А если Глория останется на острове, то ее песенка спета. С другой стороны, операция может оказаться неудачной — разве можно исключить худшее? — и тогда она умрет первой. Умрет, а это значит — снова проиграет. Под соснами поднялся легкий ветерок. В просветах между ветками голубело море, то и дело загораясь искорками солнца. Но Жюли его не видела. Она вообще ничего не видела и не слышала вокруг себя, погруженная в свои мрачные расчеты, превратившись в туго сжатый комочек тревоги, словно игрок, готовый бросить на кон последний жетон. В любом случае конец партии близок. Они обе скоро умрут, весь вопрос в том, кто из них умрет раньше. Пожалуй, если смотреть на все это дело вот так, с трезвой позиции, то никаких угрызений совести у Жюли быть не должно. Всю свою жизнь, после Флоренции, она только тем и занималась, что душила собственные угрызения, как бедная обманутая девушка душит свое новорожденное дитя. Куда лучше иметь дело с трудноразрешимой проблемой! Вот и сегодня она отбросила в сторону всякие сентиментальные глупости. Потому что ей еще нужно решить одну, очень трудную, последнюю проблему.

Она поднялась, стряхнула с юбки налипшие сосновые иглы и спокойно вернулась в «Ирисы». По пути ей не встретился ни один человек. В «Приюте отшельника» любили поспать по утрам, поэтому здесь даже было запрещено пользоваться газонокосилками или включать транзисторы. Бедный господин Хольц со своим роскошным роялем! К Жюли уже вернулось ее обычное хладнокровие. План ее созрел. Она обдумала все: детали нападения, возможные отступления и контратаки. Кларисса ждала ее, чтобы уточнить меню обеда. Наверное, флан. Больше ничего не надо.

— А что заказала Глория?

— Морской язык в сметане и абрикосовый пирог.

— Ничего себе! Для тяжелобольной довольно смело!

— Мне кажется, — вздохнула Кларисса, — ей хочется, чтобы все вокруг заволновались.

Значит, Глория предприняла контрнаступление. И решила воспользоваться своим легким недомоганием, чтобы взбудоражить своих приближенных и оторвать от Монтано хотя бы часть зрительниц. Чтобы все собрались к одру настоящей столетней дамы — единственной и неповторимой. Но и Джина была не из тех, кого легко обвести вокруг пальца. Было три часа, когда катер подвез к острову небольшую группу журналистов — человек пять или шесть. Оказывается, представители местной прессы уже договорились с великой актрисой об интервью, и Джина любезно показала им виллу, а потом разрешила сфотографировать себя в кухне, оклеенной афишами, а также на фоне аквариума, в котором между кораллами и лианами гордо плавали рыбы, словно сошедшие с картины кисти Карзу или Фернана Леже. Потом в саду все выпили за здоровье Джины и за здоровье обеих столетних дам.

— Вот шлюха! — заорала на следующий день Глория, едва взяв в руки свежую газету. — Это она устроила, чтобы позлить меня!

А увидев снимки с аквариумом, просто лишилась дара речи. Фотографии были цветные, и особенно впечатляла одна, на которой крупным планом была снята большая пестрая рыбина, вся, словно боевой раскраской, покрытая черными полосами и с застывшей, словно смертная маска, мордой.

— Какой ужас, — выдавила она наконец. — Забери это отсюда.

— Знаешь, я долго думала, — сказала Жюли. — Мне кажется, ты должна принять ее приглашение и пойти к ней на эту самую вечеринку.

— Ни за что на свете! — Глория закричала так громко, что даже закашлялась. — Ты что, хочешь меня доконать?

— Отнюдь. Просто я считаю, что ты не должна терять лицо. Она заранее уверена, что ты извинишься и откажешься. Можешь себе представить, как она это прокомментирует. «Она уже совсем не в силах двигаться… Говорят, она не может сделать и двух шагов… Это конец…» А если тебе помогут дойти до «Подсолнухов» — это совсем рядом, — то ты заткнешь пасть самым злым языкам. Разумеется, мимоходом ты взглянешь на эту рыбину, которой она так гордится, и сейчас же отвернешься, тихонько бросив: «Какое уродство!» На всех, кто там будет, это произведет неизгладимый эффект — ты ведь знаешь, как к тебе прислушиваются, — а она очень пожалеет, что тебя пригласила.