Буало-Нарсежак - В тесном кругу

— Можете одеваться!

Жюли неловко пытается слезть со смотрового кресла.

— О! Извините! — вскрикивает доктор. — Я совсем забыл…

— Не нужно, доктор. Я сама…

Он переходит в кабинет, а она одевается и приводит себя в порядок. Это платье надевать легко. Скоро она уже готова и вслед за доктором заходит в кабинет. Присаживается… Доктор Муан, сдвинув на лоб очки, долго трет глаза большим и указательным пальцами. Он задумчив. Она заранее знает, какой будет приговор, но чувствует себя странно спокойной. Наконец он поднимает на нее взгляд.

— Да, — тихо произносит он. — Именно так…

Они молчат.

Из-за полуприкрытых ставен с улицы доносится обычный летний шум. В соседней комнате печатает на машинке секретарша: медленно, с бесконечными раздражающими остановками.

— Ничего не потеряно, — говорит доктор. — Но конечно операцию лучше сделать немедленно. Уверяю вас, сходить с ума тут совершенно не из-за чего.

— Я не схожу с ума.

— Вы крепкого сложения. В вашем семействе все живут долго. Посмотрите на вашу сестру — девяносто девять лет и ни одной серьезной болезни! А вам, — он бросает взгляд в карточку, — вам восемьдесят девять. Но разве вам дашь?

— Вы забыли вот про это, — равнодушно говорит она и протягивает к нему свои странные руки, затянутые в нитяные перчатки. На них, как на лапках Микки-Мауса, всего по нескольку пальцев. Она снова прячет руки в складках платья. Доктор качает головой:

— Я никогда ничего не забываю. Понимаю, что вы чувствуете. Такой случай инвалидности, как ваш…

Она сухо перебивает:

— Я не инвалид. Я — калека.

— Да, — соглашается он.

Он старательно подыскивает слова, чтобы не причинять ей лишней боли. Впрочем, она выглядит достаточно сильной. С ледяным безразличием она добавляет:

— Я живу в аду уже шестьдесят три года. По-моему, этого вполне достаточно.

— Подумайте, — говорит доктор. — Операция сама по себе самая что ни на есть обычная, так сказать, классическая. Вам категорически нельзя…

— Нельзя? Извините, доктор, но это уж мое дело.

Он выглядит таким расстроенным, что она меняет тон.

— Поймите, доктор. Предположим, операция прошла успешно. Что мне это даст? Лишних два или три года? Ведь вы именно это мне предлагаете? А если я откажусь?

— Тогда все случится очень скоро.

— Сколько у меня осталось времени?

Он беспомощно разводит руками.

— Трудно сказать наверняка. Ну, несколько месяцев… А вот если вы меня послушаетесь, я гарантирую вам еще долгие годы жизни! Уж конечно не два и не три. Разве это плохо? В вашем «Приюте отшельника» прекрасные условия! Сколько людей хотели бы оказаться на вашей месте! У вас вполне обеспеченная, даже более чем обеспеченная, старость. Да-да, не спорьте. Вам вообще повезло — вы живете со своей сестрой.

— С сестрой?.. Ах да, в самом деле… Я живу с сестрой…

В ее голосе слышится горечь, которую она старается скрыть.

— Видите ли, доктор, она уже в таком возрасте, когда живут в основном только для себя.

Она поднимается. Он спешит ей помочь.

— Не надо, не надо. Будьте добры, подайте палку. Спасибо. Я приду через несколько дней и скажу вам ответ. Или, еще лучше, приезжайте на остров сами — на нашем дежурном катере. Вам будет интересно взглянуть. Это настоящий «Алькатрац», пять звезд…

— Вызвать вам такси?

— Ни в коем случае. Мой врач по лечебной физкультуре требует, чтобы я как можно больше ходила, и он совершенно прав. До свидания.

Через окно он смотрит, как она уходит по аллее. Идет она тихо-тихо. Он заглядывает в комнату секретарши.

— Мари-Лор, подойдите-ка сюда!

Он отодвигает штору, чтобы ей было лучше видно.

— Видите, вон та дама?.. Старушка?.. Это Жюли Майоль. Я кое-что о ней разузнал, потому что ее почти забыли. Ей сейчас восемьдесят девять лет. А вот сразу после войны — я, естественно, имею в виду Первую мировую — она была величайшей пианисткой своего времени.

Они видят, как внизу Жюли останавливается перед кустом гибискуса, наклоняется и загнутой ручкой палки пытается подхватить ветку.

— Она не может сорвать цветок, — объясняет доктор. — У нее практически нет рук [1] Это действительная история, случившаяся со знаменитой пианисткой. (Примеч. авторов.) .

— Какой ужас! Что же с ней случилось?

— Автомобильная катастрофа. Это было в 1924 году, в окрестностях Флоренции. Ее швырнуло на ветровое стекло. В те времена еще не знали, что такое многослойное стекло, и в любой машине ветровое стекло было опаснее ножа. Несчастная инстинктивно выбросила вперед руки, и вот… На правой руке она потеряла средний и безымянный пальцы, на левой — мизинец и фалангу большого пальца. Он теперь торчит, как пенек, и остается в том положении, какое ему придашь. И с тех пор она не снимает перчаток.