Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

- Я думаю, повторять сказанное нет смысла? - обратился он к Пуглову.

Бледность на лице Ройтса приобрела кафельный оттенок. Альфонс наоборот - покрылся пунцовыми пятнами.

- Слышь, носорог, на тебя ляжет организация убийства Симчика, - сказал Ройтс. - И поверь, каплун, это всплывет сразу же, как только мы переступим порог следственного изолятора.

- Я за это отвечу, - внятно отреагировал Рощинский.

- И Бонвивана с Ножичком тоже пристегнут...

- Это тоже моя проблема.

Ройтс, не таясь, сказал Пуглову: "Рвем отсюда в разные стороны, Таракан рукавом смахнул со щеки капли пота. - На счет "три" разбегаемся..."

Ройтс отвел руку назад и нащупал под курткой рукоятку "Марголина". Он понимал: другого аргумента у них нет.

Он выстрелил без подготовки, надеясь, что широкая мишень, какую из себя представлял Рощинский, не даст пуле пролететь мимо. И его расчет оказался верным: пуля калибра 5,6 мм впилась в правое подреберье Рощинского и мигом осадила его в коленях. Ройтс вытянул вперед руку, чтобы, прицелившись, наверняка уложить Толстяка. Но ему не хватило сотой, а может, тысячной доли секунды: нижний ствол рыгнул картечью. Пистолет с тяжелым грохотом вылетел из рук Ройтса и стукнулся о край печки.

Пуглов почувствовал, как несколько раскаленных иголок впились в его тело. Но он был жив и почти невредим, лишь несколько дробинок вошли в его плечо и руку. Ройтс, распластавшись, лежал за мешком с деньгами, надеясь, что это лучшая защита в его положении.

Силы покидали хозяина дома. Он не ощущал особой боли, только неподвластная слабость одолевала его. Она исходила от кончиков пальцев левой руки.

Вяло, но все же подчиняясь своей воле, Рощинский осел на пол. Он чувствовал, как подтекает под него тонкий ручеек собственной крови. И как ни странно, чем больше слабело тело, тем спокойнее становилось у него на душе. Она освобождалась от страха и ожиданья.

Рощинский обвел уходящим взглядом свое затрапезное жилье, мысленно попрощался с Авдеевой и Фордом и, теряя сознание, медленно поплыл в сиреневые сумерки...

Глава восемнадцатая

- Рвем из этого морга! - крикнул Пуглов и заметался по комнате.

- Сумку! Не оставлять же здесь денжуру.

- Да катись ты, Таракаша, со своими дурацкими нравоучениями, - Альфонс, косясь на лежащего без движения Рощинского, начал собирать вывалившиеся из мешка инкассаторские сумки.

Ройтс сбегал на кухню и вернулся с большой сумкой. С той самой, в которой Рощинский отвозил свое добро в ледник к Авдеевой.

- Загружаемся! - заторопился Ройтс. - У нас времени в обрез. - Он поднял с пола свой пистолет и засунул во внутренний карман куртки.

Набив сумку деньгами, которые они вытряхивали из банковских мешков, они подошли к поверженному хозяину дома.

- Пузатая мразь! Ни себе, ни людям! - и Ройтс с силой ударил ногой по ребрам Толстяка.

- Это его беда, - Альфонс поднял с пола тяжелый "франкот". - Где-то здесь должны быть патроны.

- Не знаю, может, в шкафу, - Ройтс сорвал с вешалки пахнущие нафталином тяжелые одежды. - Здесь пусто, надо смотреть в комоде.

На пол полетели все пять ящиков, в которых накопилось чудовищное количество разной рухляди.

- Вот он! - Игорь держал в руках кожаный, плотно набитый патронами патронташ.

- Может, это уже перебор? - усомнился Пуглов. - Сегодня и так много было стрельбы.

- Не дави слабину, Алик! Давай лучше простынь, завернем обрез, - и не дожидаясь Пуглова, он подошел к кровати и выдернул из-под атласного одеяла простынь. Завернув в нее обрез с патронташем, сунул сверток под мышку.

- Можем отваливать, - Пуглов оглядел жилище. - Мы очень грубо сработали, Таракаша.

- Но мы ведь с тобой оборонялись, - Ройтс взглянул на Рощинского, - а этот монстр палил в нас из пушки...

- Тебя об этом пока никто не спрашивает, - Пуглов уже стоял в дверях. Рвем, Игорь, сейчас тут будет все красно от ментовских фуражек.

- А может, нам сделать здесь небольшой шмон? Не удивлюсь, если Толстяк гнал по телефону туфту...Спинным мозгом чувствую, что золото здесь. Давай быстренько пробежим по углам.

Пуглов повертел пальцем у виска.

- Если соскучился по нарам, что ж - оставайся, а я ухожу

- Да ладно тебе гоношиться. Идем, я и сам не могу больше здесь оставаться.

Они выскочили в прохладную ночь, под едва различимые стенанья Форда. Это были настолько тоскливые ноты, что у Пуглова промеж лопаток побежал холодок.

Они обогнули загородку с собачьей будкой, продрались сквозь заросли жасмина и двинулись в узкий проход, образовавшийся между двумя покосившимися заборами.