Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

И без того выпученные глаза Рощинского при этих словах еще больше расширились и, казалось, они вот-вот стеклянными шариками выпадут из глазниц и разобьются.

- Чьи деньги?

- Собственность коммерческого банка. Мне от вас нечего скрывать.

- Значит, речь идет о солидном куше? - Рощинский задумчиво барабанил пальцами по столу. - И ты мне за это отстегнешь какой-то гонорар?

- Я бы не хотел попусту тратить время...Называйте сами любую сумму.

- А где же сам мешок? С твоим приятелем остался?

- Он в надежном месте...Решайте, Владимир Ефимович. Дорога каждая минута.

На лице хозяина дома заплескалась ненависть.

- Сволочи! - сказал он. - Один спозаранку заявляется и с ножом в руках требует от меня золота, другой, рисуясь этаким доброхотом, сам предлагает тысячи...

Пуглов слушал и ничего не понимал.

- Я пришел к вам не кроссворды решать, - сказал Пуглов. - Да или нет?

- Ты посмотри, Алик, на меня повнимательнее и спроси себя: может ли такой сыч, как Рощинский, играть в азартные игры без надежды выиграть?

- Я ничего вам сверхъестественного не предлагаю, - нетерпение охватило Альфонса. - Я предлагаю вам честную сделку - все!

- Нет, ты, видимо, меня не понял. Я могу отвечать перед кем угодно, но только за свои грехи. Отвечать за чужие - извини, бэби. Пойми, Алик, я уже не молод для таких дел и хочу дотянуть свой век на свободе. Я и так проклинаю тот день, когда с вами связался.

В кладовке вдруг зло, с бесовскими переливами, залаял Форд. Шумно стукнула передняя дверь, потом вторая, и в комнату ввалился Ройтс. Обвел помещение накаленным взглядом. Он был взбешен.

- Где мешок? - рыкнул Таракан.

- Там, где мы с тобой его оставили.

Рощинский, глядя на вошедшего с нескрываемой неприязнью, язвительно бросил: "Когда порядочные люди входят в чужой дом, они здороваются".

В груди Владимира Ефимовича стала расти и набирать силу лютая ненависть. Он сам был тираном и потому тиранию ненавидел.

Однако на замечание Рощинского Ройтс не отреагировал. Громко, не таясь, он стал доказывать Пуглову, что мешку с деньгами самое место в доме, и вообще нечего разводить лясы с человеком, который сам по уши замаран кровью.

Лицо Рощинского все более приобретало кирпичный оттенок, а под глазами набухали кроваво-водянистые мешки. Его надпочечники явно не справлялись с работой.

- Стоп, закрой, фраер, свою фрамугу! - Рощинский резко стукнул ладонью по столу. В кладовке истошно взвыл Форд. - Хватит мне давить на психику, у меня вы ничего не оставите.

У Ройтса от такого меморандума нос и губы покрылись желтовато-пепельным налетом. Он сделал шаг в сторону Рощинского, но его остановил Пуглов.

- Игорь, не спеши, сейчас разберемся, - и к Рощинскому: - Владимир Ефимович, вы берете нас за гланды. Мы сегодня провернули такое дело, какое удается раз в сто лет, и только случайность привела нас к вам. Надеюсь, я ясно выражаюсь? День, от силы два понадобятся, чтобы перенести бабки в другое место. Сейчас же у нас нет другого варианта, а у вас нет оснований так нас кидать...

Крикнув "один момент", Ройтс выскочил за дверь. На лицо Пуглова легла легкая нерешительность, но, видимо, поняв, куда отправился приятель, продолжал:

- Между прочим, когда вам понадобилась моя помощь, я не стал торговаться. И что вы имеете в виду, когда говорите, что один спозаранку заявляется к вам и с ножом в руках?

- Или ты, Алик, темнишь или наивничаешь. Ты хочешь сказать, что не знаешь о том, как твой Таракан приходил ко мне и угрозами пытался что-то из меня вытянуть? Слава Богу, Форд ему чуть яйца не откусил, а так бы...

- Век свободы не видать, я об этом ничего не знаю....

Стукнула дверь, и в комнату, пятясь, вошел Ройтс, таща за собой мешок с деньгами. По-видимому, последние слова Рощинского дошли и до его ушей - он сказал:

- Я хотел от тебя получить то, что ты за свою барсучью жизнь наворовал у государства.

К нему больше не обращались на "вы" и это, как ни странно, больно его укололо. Он сидел грузным бонзой и на лицо его наползала опасная тень.

- А ты что, дешевизна, меня за руку держал? Я всю жизнь комбинировал, играл по крупному, ломал голову и, в отличие от тебя, не глотничал. Ты же, сухотка, берешь мышцей и страхом, а я - головой. И не я пришел к тебе, а ты, как гаденыш, приполз ко мне...И если уж на то пошло, взял я у государства, государству и возвращу...

- Подумаешь, целка после семи абортов! Тоже мне цаца с жидовской требухой.

- Игорь, заткнись! - Пуглов понимал, что план его ломается.