Александр Ольбик - Однократка

Роберт Осис — двадцатичетырехлетний уголовник, — если начинал говорить, то молол без умолку. Словно не язык работал, а пропеллер, получающий энергию от вечного двигателя. Любимая тема — автомобили, способы их угона и маскировки: перебивка номеров, изменение цвета и еще кое-какие ремесленные хитрости. И под расстрельную статью попал тоже из-за машин. Угонял их до того ловко, что конкурирующая банда решила от него избавиться. «Наехали» на его помощника девятнадцатилетнего Клявиньша. Помахали стволом у него перед носом, и тот, наложив в штаны, побежал с повинной в полицию. Пацан сдался, и через пять секунд об этом уже знал Осис. Правда, не без помощи дружка из дорожной полиции, который усердно способствовал перегону краденых машин на границу с Россией. Вечером, когда Клявиньш, преисполненный чувства выполненного долга и с облегченной совестью, направлялся в «Бинго», его перехватил Осис. Затащил щенка в пропахший мочой подъезд и, достав из кармана молоток, тридцать девять раз ударил по глупой голове предателя. Когда насквозь проспиртованное тело Клявиньша обмякло и упало на грязный пол, Осис красным фломастером написал на лбу убиенного: «Я выполнил свой долг». А поскольку он и сам в момент возмездия был далеко не в идеальной степени трезвости, то не заметил, как наступил в лужу крови и изрядную ее порцию притащил в рантах ботинок к себе домой.

Полиции потребовалась пара часов с минутами, чтобы угонщика и по совместительству убийцу окольцевать и засадить в подвал управления полиции. Сразу не хотел «колоться», но, как говорится, под тяжестью неопровержимых улик поведал следствию об еще трех умышленных убийствах. Прикончил владельцев новых иномарок, а сами машины перегнал в Пыталово.

О своей дальнейшей судьбе Осис, разумеется, догадывался, но в ожидании чуда постоянно находился в эйфории. Это его надпочечники, выполняя щадящую функцию, выплескивали в кровь пьянящее количество адреналина.

Второй обитатель камеры N36 — Генка Кутузов, начитавшись и наслушавшись всяких ужасов о тюремных нравах, решил стоять до конца. Между пальцев запрятал канцелярскую скрепку, которую ему удалось стащить со стола следователя Шило. Один конец скрепки он заточил о цементный пол и в любом случае решил без боя не сдаваться.

Когда его привели в камеру и указали место обитания, в глаза бросилась иконка, висевшая над чужими нарами. Хозяина тех нар увезли на проверку показаний на месте. Осис, одурев от малохольности, чуть было не бросился в объятия Генки. Еще немного — и он, кажется, рассопливится и начнет клянчить соску. Однако через несколько минут непосредственного общения Осис вдруг посмурнел, взгляд сделался подозрительным, и, стараясь быть предельно убедительным, он заверил новичка: «Вернется Ящик, мы тебя будем исповедовать». «Ну, начинается, — подумал с тоской Генка, — какойто еще Ящик да плюс исповедь…» Он еще не знал, что «Ящик» — это отнюдь не блатная кличка, а самая настоящая, от детдома унаследованная фамилия.

— У тебя машина есть? — вдруг спросил Осис.

Генка кивнул.

— Машинка есть, но и та без стартера, — стараясь не быть угрюмым, сказал он и бросил свой целлофановый пакет на нары.

Он вспомнил красное шелковое, правда, уже стиранное покрывало, которым жена Люська убирала их тахту, и ему сделалось невыносимо одиноко.

— Чего хромаешь? — не отставал Роберт. — Кто тебе выбил костыли? Наверное, в ментовке?

Генка молчал, сопел и пытался держаться молодцом.

Наконец приехал Ящик. Ни дать ни взять — трехдверный шифоньер, только с ушами. И с глазамиблюдцами, и с руками, на которых вместо пальцев — сардельки. Тяжелый и угловатый Ящик по имени Жора бросил на нары три пачки сигарет «Балтия» и уставился на Кутузова.

— Будешь мне сегодня лопатки чесать, — разъяснил он Генке ближайшую перспективу и начал снимать свитер.

Кутузов уловил запашок, какой исходит от тела давно немытого человека.

— А мне пощекочешь пятки, — добавил Осис.

Генке не хотелось говорить, и, сунув в рот сигарету, он заглох. В мозгу стали прокручиваться разные картинки, и на всех он представал в до предела унизительной позе. Он незаметно приподнял угол матраса и вколол в него скрепку. Ему захотелось в туалет, и он ломал голову — как провернуть эту процедуру, чтобы не задеть тонких чувств сокамерников. Во время чернобыльской одиссеи он наслушался массу былей и небылиц, связанных с нежным словом «параша».