Анна Малышева - Суфлер

Она по опыту знала, как сложно реставрировать рельефные мазки, особенно в местах их утраты, сколько нервов, терпения и кропотливого труда приходится прилагать, чтобы заполнить пустоты в основе и красочной поверхности, приноравливаясь к оригиналу. Работать приходится при боковом освещении, чтобы внимательно следить за мельчайшей тенью, отбрасываемой налагаемым грунтом, в неудобной позе, со свернутой набок шеей.

«К счастью, здесь грунт и красочный слой совершенно целы. Но почему они так странно выглядят? Раньше было незаметно! Словно в какой-то сыпи…»

То, что наблюдалось под вконец истончившимся слоем желтого лака и впрямь напоминало сыпь, мелкую, как манная крупа, проступавшую сквозь красочный слой масляной живописи. «Сыпь», как назвала ее про себя Александра, располагалась неравномерно. В некоторых местах ее не было вовсе, где-то она гнездилась кучно, образуя целую колонию, и потому была особенно заметна. Если бы эта странная шероховатость была присуща всему холсту, художница, скорее всего, восприняла бы ее как нечто должное, как одну из индивидуальных особенностей картины.

«Что-то странное. – Нахмурившись, женщина подняла картину и вплотную приставила ее нижним краем к оконному стеклу, чтобы на холст упало как можно больше света. – Неладно с краской или с грунтом? Обычно подобные дефекты наблюдаются при написании картины нетипичными или некачественными материалами. Такие полотна довольно-таки быстро начинают стареть и приходят в негодность. Они могут погибнуть в первые тридцать лет жизни или после первой реставрации. Но чтобы столько лет спустя начались едва заметные изменения? И у такого профессионала, как Болдини, который уж что-что, а соблюсти технологию живописи мог без труда?»

– Доброе утро!

Александра едва не выпустила из дрогнувших рук картину, услышав голос за спиной. Обернувшись, она обнаружила на пороге комнаты Петра. Он стоял, скрестив по-наполеоновски руки на груди, и улыбался углом рта – криво и многозначительно.

– Я даже не сомневался, что снова вас увижу! – заявил он.

– А я… не думала, что мы так скоро столкнемся. – Женщина не выпускала из рук картину. – У меня было впечатление, что вы поссорились с братом и куда-то уехали надолго.

– А вот у меня сложилось впечатление, что вы с моим братом очень близко сошлись и еще очень долго нас не покинете! – Издевательская полуулыбка не сходила с лица мужчины.

– Где Валерий? – Александра пыталась не выдать своей тревоги. Она смотрела прямо в лицо собеседнику, говорила сухо и отрывисто.

– Он повез мать в больницу. Вы уже знаете? Эрдель рано утром умер.

– Знаю, – мрачно ответила Александра.

– Вот и ей только что сообщили по телефону. Сразу наступило ухудшение. Она сама решила ехать, все эти дни упиралась. А теперь настояла, чтобы вызвали «скорую».

– Это ужасно. – Внезапно обессилев, Александра решилась положить картину обратно на стол.

Петр проследил за ее движением, настороженно поворачивая голову. Улыбаться он перестал.

– Как видите, я своей миссии, якобы у меня имевшейся, так и не выполнила. – Александра присела в кресло. – В случае смерти Эрделя, как вы считали и как считала ваша мама, к ней должна была прийти я. Но я опоздала… Ее здесь нет, и миссии у меня никакой нет. Сейчас минутку посижу и уйду.

– Зачем же торопиться? – Петр обернулся и прикрыл за собой дверь.

Александра встала, собираясь сказать, что передумала отдыхать и уже уходит. Но женщина онемела, увидев в руке у Петра ключ. Он запер дверь и положил ключ в карман куртки. Александра машинально бросила взгляд на стол и убедилась, что ключ, который передал ей на прощание Валерий, лежит рядом с лампой, как она его и оставила, войдя и бросившись спасать Болдини от яркого света.

– Значит, был второй! – вырвалось у нее.

Мужчина понял, о чем речь, и снисходительно кивнул:

– Конечно, тут все в двух экземплярах, нас же двое братьев, и права у нас на все равные. Но Валера часто предпочитает об этом забывать. Право первенства, знаете. Первородство. Прочие такие дела.

– Хорошо. – Она все еще старалась держаться внешне хладнокровно, хотя ее волнение выдавали и слегка срывающийся голос, и, как она сама чувствовала, искаженное лицо. – Чем я могу быть вам сейчас полезна? Мне лучше уйти.

Петр, словно не услышав, заложил руки в карманы куртки и подчеркнуто неторопливо прошелся по комнате. Не дойдя до Александры двух шагов, остановился:

– Вы удивительная женщина. Вы все время врете и при этом считаете, что я обязан вам верить. Я понимаю еще, когда так поступают недалекие молоденькие дамочки, у которых ветер в голове, которые мужчин считают озабоченными идиотами. Мол, им сам Бог велел врать. Но вы-то не такая. Вы умная. Вас даже Валера зауважал отчего-то.