Анна Малышева - Суфлер

«В Европе сейчас сочельник!» Александра медленно двинулась прочь. Каждый раз, ступая в подтаявший глубокий снег, еще не расчищенный лопатой дворника, незримо скребущегося в другом конце переулка, ногу приходилось высвобождать из мокрого плена. Сапоги уже успели пропустить талую воду. «В Европе пост, люди идут в церковь. В сочельник церкви битком набиты, а в остальное время там разве туристов и старух увидишь. В окнах висят кружевные и деревянные игрушки в виде ангелочков, оленей, елок. Горят свечки. По углам стоят Санты и звонят в колокольчики, собирают на праздник для бедных. Пахнет отовсюду ванилью выпечки, жареным гусем, китайскими и бирманскими благовониями – да, Европа уже начинает пахнуть по-новому в Рождество… Иногда увидишь в окне – чья-то тень приблизилась и вдруг отдалилась, исчезла в светящемся мареве зажженных свечей. Остановишься и думаешь, так, совершенно беспредметно: кто это был, и счастлив ли этот человек в такой день, и как проходит его жизнь, чего он ждет, чего хочет? Казалось бы: к чему это знать? Но вот, почему-то хочется ощутить себя причастной к чужому теплу, свету. К празднику за этими неплотно задвинутыми шторами. Без всякой зависти, без недоброго любопытства. Просто бывают дни, когда хочется, чтобы все люди в мире стали едины…»

Она поскользнулась на зеркальце обнаженного льда и едва не упала, в последний миг удержавшись на ногах. Александра ушибла руку, резко и неловко опершись о стену углового особняка, с которым поравнялась. Остановившись, женщина перевела дух, сердито выговаривая себе: «Самое время искалечить пальцы, когда на руках сложный заказ!»

Оглянувшись, она удивилась, что прошла так мало. Ей, занятой своими мыслями, короткий путь по заснеженному переулку показался долгим. Серый дом, где жили Тихоновы, был всего лишь третьим от угла, где она сейчас остановилась. Внезапно у нее глухо застучало сердце, как всегда в минуты волнения.

«Эрдель говорил, что подруга женщины, после которой распродавали книги и картины, жила через два дома, за углом. Имелась в виду Галина Тихонова. Если взять за отправную точку ее дом, то “через два дома, за углом” – этот розовый особняк, следующий!»

Александра, замирая от непонятного волнения, разглядывала дом, мимо которого прошла вчера, отыскивая жилище Тихоновой. «Действительно, подруги жили совсем рядом. Что называется, можно летом друг к другу ходить в тапочках. Тем более, в этих переулках раньше все было очень по-домашнему, соседи жили как родственники. Сейчас все переменилось… В частности, во многом сменилось здешнее население. Но кое-кто мог уцелеть от прежних времен, когда здесь жили две подруги… Ведь Тихоновы-то не переехали. Остался кто-то наверняка и в этом розовом доме…»

Она ощущала небольшую лихорадку, голова слегка кружилась, походка стала неуверенной, шаткой. Александра чувствовала, что заболевает, но это могли быть и симптомы нервной усталости, измотавшей ее в последние дни. «Валерий уверяет, что болезнь не заразна, но ведь он точно ничего не знает. Это он утверждает со слов матери, которая сама, как я поняла, ни в чем не уверена. Воронов умер. Эрдель был так слаб! Тихоновой как будто легче… И никто на лекарства не надеется. Валерий на многое намекнул, но толком не объяснил. Не знает больше ничего? Испугался? Передумал? Он все время как будто прощупывал почву, науськивал меня на откровенность… А когда ничего не дождался, закрылся. Но поговорить-то ему и впрямь, кажется, не с кем. Все будет зависеть от того, поверит ли он мне на слово…»

Александра уже стояла возле единственного подъезда розового особняка. Кованые перила маленького крылечка сохранились еще с прежних времен, как и дверь – тяжелая, дубовая, двустворчатая, почерневшая от старости и сырости. Укрытая под полукруглым чугунным козырьком, выкованным в форме раковины, она угрюмо взирала на женщину, остановившуюся рядом в нерешительности. Замка на двери видно не было.

«Неужели открыто?» Поеживаясь от все усиливавшегося озноба, Александра поднялась на крыльцо, потянула тяжелую створку, взявшись за вихляющую на гвоздях латунную ручку. Дверь подалась. В этот миг художница поняла, как отчаянно надеялась на то, что вход в подъезд будет закрыт, заколочен, недоступен. Но, как и в случае с домом Тихоновой, ничто не преградило ей пути.

«Меня как будто ждали там и тут… Разве так живут в самом центре, совершенно беспечно?» – спросила она себя, стоя на пороге, разглядывая опрятный с виду, хотя и сильно пахнущий кошками, до потолка облицованный треснувшими зелеными кафельными плитками подъезд. «Ведь тут столько мимоходящего народу. Может, тут уже одни офисы? В центре часто так. Торговля, маленькие фирмы, кабинеты частных врачей… И бордели, как же. Но в таком случае обязательно был бы домофон. Нет, не похоже, что сюда прорвалась цивилизация!»