Борис Рудаков - Камера смертника

Восемь часов десять минут. С сопровождающим я поднимаюсь по вчерашней лестнице на смотровую площадку над прогулочными двориками. Как раз начинается вывод на прогулку. Я облокачиваюсь на железное ограждение и смотрю вниз. Вчера, когда здесь было пусто, у меня возникали какие-то ассоциации с хищниками, которые будут ходить по клеткам внизу и злобно взрыкивать, пуская желтые хищные взгляды наверх. По одному, по двое появляются черные фигуры, захлопываются за ними решетчатые двери. Причем со вчерашнего дня я этого звука наслушался уже до тошноты. Этот характерный для железа лязг, наверное, тоже может свести с ума кого хочешь. Меня, например, уже аж передергивает.

Люди в черном не разговаривают между собой. Нет, вон кто-то перебросился парой фраз. Двое ходят, меряя шагами маленькую клетку. А вон тот уперся лбом в решетку, ухватился за нее руками и смотрит в небо. Или с такого расстояния мне кажется, или у него в самом деле побелели костяшки пальцев от того, с какой силой он сжимает толстые прутья. Привели еще одного. Идет как сомнамбула. Как только за ним захлопнулась решетчатая дверь, он сразу подошел к решетке, сполз по ней спиной, уселся прямо на потрескавшийся старый асфальт и смотрит перед собой пустыми глазами. Понимает ли он, что его вывели на прогулку, воспринимает ли он вообще окружающий мир?

А вот интересный тип. Движения несколько дерганые, нервные, но он активен. Походил немного, глубоко вдыхая воздух. Теперь подошел к турнику и стал подтягиваться. Сильными рывками он подбрасывает тело к перекладине, на лице напряжение. От усилий или от сознания своего пребывания тут? Может, он тут недавно, еще не опустился, не согнулся. Или такой сильный характер, что не поддается характерному изменению психики. Я поворачиваюсь к охраннику и спрашиваю фамилию этого заключенного. Он называет.

Стоя наверху, я не замечаю, как пролетают полтора часа. Заключенных начинают возвращать в камеры. Я ходил с моим новым провожатым и наблюдал, делая пометки в блокноте. Жизнь смертников предстала передо мной как серая, казенная череда процедур. От подъема до отбоя я наблюдал весь их распорядок, включая обязательный медицинский обход, обед, обход администрации, прием по личным вопросам. И все монотонно, все казенно, все по часам и одними и теми же из года в год произносимыми фразами.

У меня уже в голове звенело от бесконечного повтора одних и тех же слов, только произносили их разные люди, разными голосами. Сухо, серо, без эмоций.

20:25

…Я расскажу вам о первом «смертнике», с которым мне привелось побеседовать. Его звали Владимир Николаевич Вертянкин. Был он сухощав (хотя полных я тут и не видел), высок и все время потирал широкие ладони. Нас разделяли два ряда решетки и пространство между ними, где находился инспектор-контролер. Вертянкин сидел, чуть горбясь, на привинченном к полу табурете, его глаза бегали по мне.

Я не спешил с вопросами, потому что весь план беседы, который я себе составил, показался теперь неприемлемым. Я смотрел на смертника и пытался заново понять его только по глазам. Они у него горели энергией, жизнедеятельностью. Поначалу я подумал, что это какая-то форма помешательства, но потом изменил мнение. Смотрел на меня Вертянкин с какой-то надеждой. А еще в его взгляде я уловил некое выражение превосходства и бравады. И в то же время он искал… не сочувствия, нет. Это скорее потребность в диалоге, в слушателе. Что-то там у него рвалось изнутри наружу, оттого он и вел себя так суетливо, нетерпеливо.

История этого человека была проста. Москвич, отслужил срочную службу в десантных войсках, остался по контракту, окончил школу прапорщиков. Потом тяжелая травма, повреждение позвоночника и комиссия. На гражданке подвернулся старый приятель, который позвал работать к нему в приличную строительную фирму. Понахватался азов, стал бригадиром, потом прорабом. Дисциплину держал железную, план выполнял, сбоев на его участке никогда не было. Не воровал и другим не давал. Потом поступил заочно на строительный факультет.

Пришло время, и бывшего прапорщика оценили и повысили в должности до заместителя директора по строительству. Опыта было маловато, но на это есть главный инженер, а Вертянкина ценили за его командные качества и твердость характера. Начальство сквозь пальцы посматривало на то, что с работягами десантник бывал чрезмерно крут. Не все ЧП доходили до руководства, потому что бывший прапорщик зачастую разбирался сам и решал проблемы быстро и внутри коллектива.