Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

…Скоро сказка сказывается, да не скоро… Через, как показалось Мерину, вечность некрасивая девочка с красным носом и распухшими от слез глазами, попеременно вытирая рукавами мокрые щеки, частично успокоилась и появилась возможность наладить человеческий диалог. И вот что выяснилось.

… — Она, Юрий Николаевич, поклялась, что засунула их туда собственными руками — не верить ей нельзя, врать она категорически не умеет — три коробки из-под обуви завернутые в белые тряпки. Накануне она случайно обнаружила их под оттоманкой в комнате матери и, когда осталась одна, не преминула полюбопытствовать: коллекция этих самых японских уродцев — нэцтеков, якобы пропавших после кражи. И запихнула обратно. А сегодня их там не оказалось. Я осмотрел всю комнату — ничего. Значит уроды эти с самого начала не были украдены, а Надежда Антоновна больше всего убивалась именно из-за пропажи этих статуэток. Как это прикажете понимать? — Мерин вошел в такой раж, что не заметил, как превратил начальника в подследственного. — Как понимать?!

— Если ты меня спрашиваешь, — еле заметно улыбнулся полковник, — то у меня есть кое-какие предположения: или твоя малолетняя красавица все-таки подвирает — возраст способствует буйному фантазированию; или Надежда Заботкина каким-то образом связана с кражей в собственном доме; или коробки эти ей подбросили; или Аркадий Семенович подготовил их для своего делового братца с целью выгодной продажи… — он сделал пометку в настольном календаре… — не знаешь, как они ценятся на международных аукционах?

— Нет, Юрий Николаевич.

— Ладно, узнаем, не переживай. Так вот — или Антон подсуетился по чьему-то заказу, ты правильно сделал, что сам его не допрашиваешь, ваша «дружба» нам еще очень пригодится, я Труссу поручил, пусть потрудится, а то его опять в Парижи тянет; или Каликин Игорь навел, свою долю спрятал так, что никто бы никогда не догадался не будь твоей любознательной нимфы — ну, действительно, кому придет в голову искать украденное в доме потерпевших, а потом его как лишнего свидетеля убрали; или Герард этот таинственный, сдается мне, не последняя спица в колеснице — наследственность должна же как-то сказываться: сын жулика, приемный сын алкоголика, внук цековских вассалов. Кстати, он с ними общается, с дедушкой с бабушкой, не знаешь?

— Узнаю, Юрий Николаевич.

— Да уж, пожалуйста, сделай одолжение, это очень важно. Что это за Модест такой в наш родной ЦК затесался, что-то я не припомню, прямо Мусоргский какой-то. Как ты говоришь фамилия жены его? Неделина?

— Неделина, Юрий Николаевич, это ее девичья фамилия.

— Может быть, и девичья. А может, по первому мужу. Или по второму. А? Не знаешь?

— Не знаю, Юрий Николаевич.

— Ну не страшно, узнаешь. А что это ты все «Юрий Николаевич» да «Юрий Николаевич»? Давай без этого, а? Разрешаю за одну беседу два раза меня по отчеству назвать: здрасьте, Ю. Н., и до свидания, Ю. Н. Все! А в середине — ни-ни! Договорились?

— Договорились, Юрий… — Мерин запнулся, залился краской. Скоробогатов расхохотался.

— Ну если хочешь — давай по именам, я не возражаю. — Он прошелся по кабинету, постоял у окна, вернулся за стол. — Так вот, с Герардом этим надо бы поподробней, как тебе кажется?

И какие у него отношения с композитором. Он ведь один из прямых наследников, этого никак нельзя со счетов сбрасывать; или мать его любвеобильная: при живом муже живет с другим человеком, а развода не хочет — тоже небось на музыкантские денежки виды имеет. Как, ты говоришь, сожителя ее..?

— Колчев Аммос Федорович, Юрий…

Скоробогатов преувеличенно рассердился, даже ладонью по столу шлепнул.

— Да что же это у них имена у всех какие: Модест, Аммос… Спасибо, что не Партос. Аммосом Федоровичем, помнится, судью одного, взяточника, звали.

— Какого судью, Юрий…

— А Ляпкина-Тяпкина, — хитро улыбнулся полковник и, поняв, что сидящий напротив него вареный рак не готов соответствовать шутливому тону, посерьезнел. — Ну да бог с ними, с судьями. А Аммосом этим я бы на твоем месте тоже поинтересовался: его с девяносто первого никто не издает, восемнадцать лет уже, а ведь есть и пить надо, любовницу содержать… Из Парижа недавно вернулся… Ну и конечно окружение этой связанной родственными узами троицы: Антона, Игоря и Герарда. И как можно шире.

Скоробогатов замолчал. Было понятно, что подчиненный несколько подавлен количеством неучтенных им направлений в расследовании, расстроен, даже растерян. Необходимо было как-то приободрить парня, тем более что сделал он действительно немало.