Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

— Так он же ее закрыл, — взревел Мерин, — запер наглухо…

— Стоп, стоп, стоп, я так оглохну. — Трусс ненадолго прикрыл ладонями уши и продолжил вкрадчиво: — Он ее закрыл, а ты открой. Запер? А ты отопри. Нет ключа? Отмычку подбери, ты у нас в этом деле мастак. Отопри, уложи девушку поудобнее и пользуй в свое удовольствие, успевай только позы менять, тут без «Камасутры» скажу тебе, трудно придется…

— Анатолий Борисович! — На этот раз в негромком вопле Севы звучала мольба. — Поймите, он же ее из-под следствия вывел, навсегда, понимаете? Самого главного свидетеля…

— Стоп, стоп, стоп, — майор в очередной раз в зачатке притушил меринское отчаяние. — Давай все по порядку. Кто «он»?

— Как кто??! — опешил Всеволод. — Кулик, конечно, кто же еще?! Он же запретил…

— А ты такой послушный? Такой паинька исполнительный? А послать его к Ване под копчик?

— Кого?!

— Да птицу эту бздиловатую, кулика этого.

— ??? — Мерин раскрыл рот и долго не мог найти разумных доводов в свою пользу.

На лице Анатолия Борисовича возникло плохо скрываемое разочарование.

— Или ты что, ему веришь?

— Кому? Кулику?

— Кулику.

— Нет, — не раздумывая, бесстрашно, негромко признался Мерин.

— Молодец. А мне?

— Что «вам»?

— Мне ты веришь?

— Вам — да.

— Дурак. Или молодец, что соврал. Верить нельзя никому, запомни раз и навсегда. Правду эту тебе мало кто скажет, так что цени, пока я жив: верить должно только одному человеку на всей планете — себе, любимому, и то не всегда. Ни отцу с матерью — эти из любви обманут; ни бабам, у которых зов плоти и любопытство женское во главе всех углов; ни тем более друзьям так называемым: дружба дружбой, а табачок врозь, не я — умный человек сказал. А уж начальство там всякое — это вообще особ статья: ни на ком пробы ставить негде — все сплошь обманом заляпано, каждый свою шкуру от пуль бережет — иначе не выжить.

Последние слова Трусс проговорил невнятной скороговоркой, как бы снимая тем самым пафос сказанного.

— Ладно, что-то я увлекся очевидностями, простите за такую пошлость. Старею. Так вот, други мои, к нашим баранам: хватит нюнить, смотреть на вас тошнит, ничего страшного не случилось, повторяю: ни-че-го, никаких приказов никакого Кулика мы не знаем, не слышали, не помним, в глаза не видели, забыли… наоборот, случилось неопровержимое подтверждение того, что мы на верном пути, что не зря мы небо коптим, фигуранты намечены нами верно и что многие из них уже взяты за то самое место, которое у Вани Каждого под хвостом, за что честь нам всем и хвала, и, в особенности, разумеется, Каждому Ване вместе с его пока что бесхозной антикварной брошкой.

— Так за ней же никто не приходил еще… — вступился было за себя Иван, но Трусс недобрым взглядом остановил его. Потом сказал беззлобно:

— Когда взрослые разговаривают — дети слушают и молчат. Или играют в куличики. «Не приходил никто», — передразнил он молодого сотрудника. — А если и не придет никто? Так и будешь яйца свои высиживать? Ты хоть одну фотографию этому подонку-приемщику из комиссионки показал? Нет. Почему?

— Чью фотографию? — не унимался Каждый.

— Да хоть свою!! — взорвался майор. — Свою! В профиль и в анфас. Показывал?! Может, он тебя узнает и всего делов, а мы мучаемся. «Чью-ю-ю-у?» — Он нарочито гадко исказил Ванину интонацию. — У нас что, кроме тебя, мудака, мало подозреваемых? А Антон Твеленев? А покойный Каликин с сокурсниками? А полоумный Герард, сын запрещенной дочери Тыно? А ее, мягко говоря, бойфренд, чтобы не сказать е…рь? Их фотографии ты показывал? А ведь сидишь, дыхалку свою курносую чуть не до потолка задрал от гордости: брошку он видите ли нашел! И что?

Трусс замолк, в угрюмой тишине походил по кабинету, сел рядом с Иваном, сказал примирительно:

— И чтобы, пока не родишь чего-нибудь дельного, мы голоса твоего больше не слышали. Лады? Договорились. На чем я остановился? Вернее, на чем ты меня беспардонно перебил?

Каждый ответил не сразу, так что Труссу пришлось его подтолкнуть:

— Ну?

— Я вас перебил на том, что вы взяли какого-то фигуранта за жопу у Вани из-под копчика.

При других обстоятельствах Иваново хамство могло всех развеселить, но не теперь.

Ярослав Яшин только в удивлении вскинул брови.

Трусс реплику молодого сотрудника не услышал.

Мерин поторопился озвучить то главное, что ему удалось вынести из долгих высказываний майора:

— Значит, Анатолий Борисович, я так понимаю: вы предлагаете продолжать расследование, невзирая ни на какие запреты генерала Кулика? Я правильно вас понимаю?