Ильдар Абузяров - Мутабор

Но, бог с ним, с эмиром, – думал я, пока машина, спускаясь по серпантину, покидала территорию цитадели, – я также уверовал, что я и есть мой народ и мое государство. Я уверовал: подобно тому, как я считаю, чувствую и думаю, так же считают и чувствуют, и думают и все остальные. А значит, то, что хорошо мне, хорошо и другим…

Я совершаю ту же ошибку, что эмир и мэр, я также заключаю сделку со своей совестью, со своим животным чутьем и началом, доверяя только себе и никому более. И потому роман мой выходит плохим. Нет, чудовищным.

Когда я был молодым, я еще обладал чутким слухом, зрением, нюхом и способностью чувствовать. Но постепенно моя душа отмирала. И теперь я думаю о том, как не потерять ту славу и те преференции, что я заработал путем продажи собственной души. Я думаю только о куске хлеба и теплом местечке на старости.

И единственное, что мне остается, чтобы спастись самому, это освободить себя и дать полную волю чувствам и эмоциям. Пусть мои герои сами решают, что им нужно и что им хорошо. Ведь я тоже одним движением ручки могу снести целые кварталы и привести людей в неописуемый восторг, и вывести толпу на улицы.

Я выполню обещание, данное эмиру, и не буду больше манипулировать и управлять своими героями. Я дам им полную свободу мыслей и действий. Я попытаюсь спасти свою книгу.

Клубистые облака висели на кончике волос, белая вата тумана укрывала Омара целиком, поглотив заодно и рокотания грома. Осеннее утро, казалось, было охвачено странным оцепенением, которое больше походило на сон, нежели на реальность.

«Это рай, – подумал Омар, – зефир-эфир, кисельные реки-молочные берега, сахарная пудра и помадка. Вот она, восточная нега! В каком дурдоме меня держат? Какими наркотиками и лекарствами пичкают?»

Голова, как лодка, у которой весла-уши почти бесшумно опускались в воду, плыла по глади сновидений.

И в этих сновидениях его второе, глубинное, «я» шло по дну, медленно перебирая клешнями-конечностями густой ил. Карабкалось, пока не уткнулось в собственное отражение – в ярко-красные лебединые лапы, барахтающиеся в мутной воде сверху.

Снилось Омару, что он краб и что он разговаривает с лебедем, опустившим голову и шею под воду.

– А, – сказал Омар, – это опять ты?

– Да, – отвечал лебедь.

– А почему ты такой грустный?

– Я проглотил камень и теперь страдаю.

– Какой камень?

– Огромный агат, он застрял в моем горле и теперь перевешивает все мое тело.

– А я почему оказался здесь, на дне? – спросил Омар. – Я не глотал никаких камней.

– Ты понюхал волшебный порошок, – ответил лебедь, – точнее, злые волшебники-санитары в белых халатах заставили тебя этот порошок принять, и ты обрел свою истинную сущность, звериное обличье. Нет, пока еще не звериное, а полузвериное. Ибо омар только отчасти паук, плетущий сети, а отчасти рыба, в эти сети попадающая. Ты стал настоящим омаром.

– А как мне опять стать человеком?

– Ты должен вспомнить заклинание. Священную формулу. Но сначала тебе надо будет пройти предназначенный тебе путь до конца, и ты станешь даже не растением, а камнем. Точнее, твое сердце превратится в камень, на котором выбито заклинание.

– Какое еще заклинание? – возмутился Омар. – Как я, будучи камнем, смогу прочитать его?

– Не знаю, но ты должен постараться, ибо, как сказано еще в одном заклинании: «растения, и животные, и горы каждый день воздают хвалу Всевышнему, ибо в сердце каждого из нас живет Бог».

– А сейчас к тебе посетитель, – сказал склонившийся над лицом Омара лебедь в белом халате, – сам консул желает тебя видеть!

– Кто? – приподнял каменные веки Омар.

– Ну же, очухивайся скорее, к тебе пришел консул, как мы и обещали, – Омару показалось, что лебедь был так обеспокоен и взволнован, что захлопал по воде лапами.

– «Очухивайся», «очухивайся» – вновь и вновь слышал Омар характерный звук хлопков. Только спустя пару минут до него дошло, что это его бьют по щекам, а вода появилась, потому что его поливали из графина.

– Не могу, – закрыл лицо руками Омар, ощущая себя уже не мощным членистоногим, а мягкотелым растением, подхваченным и несомым мощным течением, как перекати-поле, по пружинистым коралловым сплетениям кровати.