Ильдар Абузяров - Мутабор

– Пусть лучше работают, чем надеются на сказки, и однажды эта страна расцветет! – прервал меня эмир. – А пока я единственный гарант какого-то будущего! Потому что если меня не станет, некому будет скреплять плохо соединимое воедино. Некому будет держать эту страну, и Кашевар растащат по кусочкам и перепродадут все ее недра за миллионы.

– А почему, – спросил я, – почему мы всегда рассчитываем только на природные ресурсы? Почему не поверили в свой народ? Почему не освободили его от коррупции и чиновничьего произвола? Почему не дали проявить предпринимательскую жилку и развиться? Почему задавили всяческую оппозицию, оставив только карманную крысу?

– А тебе так уж хочется, чтобы оппозиция была не крысиной? – лукаво посмотрел на меня эмир, будто именно меня и подразумевал под крысиной оппозицией.

– Почему за долгие годы Вашего правления нельзя было попытаться развивать высокие технологии, – продолжал я спорить по инерции, – создать здесь аналог силиконовой долины?

– Потому что нет ни финансов, ни прочих возможностей! – повернулся ко мне снова спиной эмир, словно обращаясь ко всему народу. – Кадры решают все. Вот ты. Ты вроде как признанный писатель, элита нации. А скажи, стал бы ты жить здесь, если бы у тебя была возможность уехать, например, в Бельгию?

– Не знаю! – пожал я плечами.

– А я знаю. Не стал бы! Ты даже книги пишешь на русском языке, потому что это развитый язык. Потому что это язык книжной традиции. Потому что, выпуская книги на этом языке, можно и найти читателей, и заработать. Когда я только пришел к власти в этой стране, я тоже мечтал сделать все, как нужно. Я мечтал освободить свой народ, избавить его от кумовства и коррупции во власти…

Я промолчал.

– Но потом передумал. Пока мы едины, последовательны и тоталитарны, я еще могу что-то выторговать и выжать из нашей ситуации, – он сказал именно «тоталитарны», а не «толерантны».

– Послушайте, – сказал я эмиру, – в своей книге я тоже поставил героев в такие обстоятельства, из которых им трудно выбраться. Но если Вы даруете мне свободу, обещаю, что я начну писать другую книгу.

– Какую другую? – вопросительно вскинул бровь эмир и мэр.

«Как я могу тебе верить? – читалось в его стальных серых глазах. – Мне проще залить твое горло бетоном, а руки свинцом».

– Если я тебя отпущу сегодня, если дам полную свободу слова, то это воспримется как моя слабость, – наконец сказал эмир и мэр, – на меня тут же набросятся крысиная оппозиция и стервятники и сожрут с потрохами. Но я обещаю тебя отпустить через несколько дней, если ты только пообещаешь мне написать другую, хорошую книгу.

Делая нажим на слово «другую», эмир и мэр, видимо, подразумевал книги об эволюции, а не революции.

– И не надо больше писать для Ширхана. Он думает, что если займет мое место, то сможет управлять лучше меня. Наивный… Не пройдет и года, как его порвут на куски его же дружки-подельники. А может, вмешаются и прочие обстоятельства, – многозначительно закончил эмир.

– Хорошо, я не буду больше писать эту хрень, – пошел я на попятную. – Раз мне обещана свобода, сегодня же я отпущу своих героев на все четыре стороны. И пусть делают что хотят.

– Вот и правильно! – кивнул эмир.

– А сам засяду за великий роман! – продолжил я вдохновенно. – И обещаю, что это будет великая книга.

Я обещал, а сам чувствовал, как дрожит мой голос фальшивой ноткою. И эта фальшь шла из глубины души и живота. Потому что нельзя по заказу или обещанию написать великую книгу. Потому что нельзя вообще написать хорошую книгу, совершая сделку с совестью.

Я ведь, начиная и эту книгу, думал, что она будет великой. Однако я начал ее, заключив сделку. Я начал писать ее ради пайки, которую мне бросил Ширхан. Я начал писать ее из-за страха и прочей баланды.

А за подобное малодушие рано или поздно приходится расплачиваться талантом. И поэтому эта книга получилась чудовищно плохой! А значит, следующая получится еще хуже, потому что одна сделка порождает следующую сделку.

А все остальное мечты, мечты…

И мечтая сам, я продолжал убеждать себя и эмира.

– Обещаю, – говорил я, – я начну писать совсем другую книгу, настоящую книгу о человеке. О таком великом и одиноком человеке, как Вы. Каждый из нас по-настоящему одинок и велик – для бога и себя. А если Вы мне дадите для ее написания небольшую дачку в горах, над долиной с ручьем, где могла бы раскинуться кашеварская силиконовая долина, то думаю, книга пойдет еще лучше.