Надежда Зорина - Непойманный дождь

— Привет, Илья, — начал он спокойно, стараясь не расклеиваться раньше времени, успокаивая самого себя: полтора часа назад он разговаривал с Настей, и все было нормально, просто Бородину не терпится заполучить обещанное пиво, просто не хочется в одиночестве проводить субботний вечер, просто… ну, в конце концов, почему бы ему просто так не позвонить? — Чего названиваешь? Пива хочешь?

— Привет, Андрюха! — Голос Бородина был озабоченным и каким-то пришибленным — неужели действительно?… — Какое уж тут пиво! — Он немного помолчал, сердито сопя в трубку — ну, чего тянет? Рубил бы уж! — Ты сейчас где?

— Еду в… — Андрей осекся, вспомнив, что Бородина нельзя посвящать, — по одному делу, в общем, еду. Что-то случилось?

— Случилось. — Илья опять замолчал и запыхтел. — Такое случилось, что лучше ты остановись, припаркуйся где-нибудь, если можешь.

Андрей затормозил прямо на обочине дороги, благо улица была совсем уж тихая, с односторонним движением, — с ним сделалось что-то вроде мини-обморока.

— Что?! — мужественно борясь с дурнотой и надвигающимся кошмаром, выкрикнул он.

— Посохова убита.

Посохова? Какая Посохова? При чем здесь какая-то Посохова? А впрочем, фамилия знакомая, да, да, знакомая. Обезумевшее сознание вдруг выдвинуло ложную версию: Посохова — девичья фамилия Насти.

— Посохова? — переспросил Андрей, надеясь на разоблачение.

— Посохова! — неизвестно почему рассердился Бородин. — Что с тобой? Посохова Ирина Семеновна, воспитательница детского сада, в котором…

— Ах да! — Андрей рассмеялся счастливым смехом с примесью истерики: ужас рассеялся, ужас развеялся, боже мой, как хорошо!

— Ты что, Андрюха, пьяный, что ли? — уже не на шутку рассердился Бородин, но Андрей все смеялся и никак не мог остановиться: Посохова, чужая Посохова, она не имеет к нему никакого отношения, не касается его эта беда, совсем не касается.

— Трезвый, Илюха, трезвый, но ужасно хотел бы напиться, ты не представляешь!

— Ты издеваешься?! — прорычал окончательно взбешенный Бородин и отключился.

А Никитин еще долго не мог прийти в себя, позвонил Насте, поговорил с Татьяной, попросил, чтобы поднесли к телефону Сашеньку. И только когда абсолютно уверился, что беда его миновала, начал соображать здраво, раскаялся за свою неуместную радость, понял, что на самом деле произошло, — и вдруг впал в другую крайность: обвинил себя в смерти Ирины и ужасно расстроился.

В самом деле, кто же еще виноват? Убил ее, конечно, Долинин, а Долинина спровоцировал на убийство он, Андрей, — своим телефонным звонком спровоцировал, сегодняшней ночью, когда просил не совершать новой ошибки. Сам совершил ошибку, не предотвратил преступление, а подтолкнул. Все-таки нужно было учитывать, что имеет дело с психически ненормальным человеком, и разговор такой должен был вести специалист, а вовсе не дилетант. Вот и результат! Он боялся, что Долинин убьет Антошу, а косвенно способствовал тому, что убил воспитательницу Ирину. Перед которой и так виноват, которую и без того обидел. Вероятно, она ничего не имела в виду, когда приглашала к себе, он просто не понял, но поспешил грубо отшить, а теперь… Теперь она убита, и виноват в этом он, только он.

Осознав это все, Андрей перезвонил Бородину — оставалось выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах Ирина была убита. Переходя в своих душевных переживаниях из крайности в крайность, Никитин как-то выпустил из виду, что ведь все это время подъезд Долинина оставался под наблюдением, значит, сам, лично Ефим совершить убийство не мог, а если действовал сообщник, то его звонок ни при чем.

— Привет еще раз! — начал Андрей бодро, по-деловому, не давая возможности Бородину разворчаться. — Что там с этой Посоховой?

— Убита выстрелом в голову, — тоже по-деловому, будто ничего между ними не произошло, заговорил Бородин. — У себя в квартире. Сегодня, приблизительно в шесть часов вечера. Заказное убийство. По почерку — Гудини. Кажется, я недавно тебе рассказывал, забыл, в связи с чем.

— Рассказывал, помню — дорогостоящий, крутой профи, неуловимый и все такое.

— Вот-вот!

— А в чем, собственно, состоит его почерк?

— Ну… — Бородин задумался, — на первый взгляд почерк состоит в полном отсутствии почерка, в полной безликости. Все сделано чисто — никогда никаких свидетелей, никаких следов убийцы: ни волоска, ни реснички, ни ниточки — ничего. А между тем убивает он почти всегда с близкого расстояния, единственным выстрелом немного повыше переносицы. Ему каким-то образом удается подойти к жертве чуть ли не вплотную, значит, до последнего момента она, жертва то есть, ни о чем не догадывается или вообще его не видит. Мало того, он проникает в такие места, куда проникнуть абсолютно невозможно: камеры наблюдения, охрана, а ему хоть бы что! Настоящий человек-невидимка.