Надежда Зорина - Непойманный дождь

— Ну, у Посоховой-то ни камер, ни охранников не было, — возразил Андрей.

— У Посоховой не было, а вот полгода назад замочили Монаха в своем собственном доме…

— Это который крутой?

— Ага. Так там этого добра что грязи, и ничего не спасло. Жена из ванной вышла и обнаружила муженька своего посреди спальни с дыркой во лбу, а охранники ни сном ни духом. Камеры опять же ни черта не зафиксировали. Неуловим и невидим. Создается впечатление, что убийца — не человек, во всяком случае, расчет убийства сделан не человеком, а…

— А компьютером?

— Может быть, может быть, — согласился Илья. — А почему это тебе пришло в голову, про компьютер? Ты что-то знаешь?

— Да нет, так, подумалось. Кстати, тебе ничего это не напоминает? Вспомни, когда пропали дети в детском саду, там камеры тоже ничего не зафиксировали и охранник спал сном младенца.

— Там другое дело! В детском саду никто не был убит, слава богу. Хотя… да, ты прав, похоже. И эта воспитательница из того же детского сада… Спасибо, Андрюха! Это, может быть, мысль!

— А кстати, кто обнаружил Посохову?

— Кто? — Илья отчего-то удивился. — Я обнаружил. Разве я не сказал… Точно! Забыл! Это ты меня сбил своей идиотской веселостью. Что с тобой такое было?

— Не важно.

— Так вот. Это же самое главное. Посохова звонила сегодня днем Сташкову, следователю, который ведет дело, что-то она то ли узнала, то ли увидела, хотела встретиться, а он… — Бородин матернулся, — представь, отфутболил ее, перенес встречу на понедельник. Мы с ним в дверях столкнулись, когда я с работы уходил, случайно. В общем, Сташков мне рассказал, так, в шутливой форме, мол, дура какая-то, архиважная информация у нее, можно подумать, звонит, надоедает. Ну, что-то мне неспокойно стало, решил я ей перезвонить. Звонил, звонил — не отвечает, тебе тоже звякнул, думаю, может, что знаешь, — у тебя стабильно занято. В общем, решил съездить, проверить — и натолкнулся на труп.

— Лихо! — посочувствовал Андрей — и Бородину, и себе: самое время было рассказать Илье о Долинине, но как раз этого-то он сделать не мог.

— Вот и я о том, — принял сочувствие только на свой счет Бородин.

Бородину рассказать нельзя, и, значит, придется действовать самому. И значит, сегодня во что бы то ни стало нужно все-таки встретиться с психиатром Долинина, вытрясти из него все, что он знает, любой ценой. Даже если в клинике он его уже не застанет, поедет к нему домой и прижмет к стенке в домашних условиях.

Андрей быстро свернул разговор, попрощался с Ильей и поехал осуществлять свой кровожадный план.

Окончательно проснулся я в понедельник утром, а все выходные пребывал в каком-то странном блаженном состоянии полусна-полуяви: во сне мне казалось, что все происходит на самом деле, наяву казалось, что все происходит во сне. Я вставал, выходил на кухню и точно помнил, что иду, чтобы сварить себе кофе, но вдруг оказывалось, что я все еще лежу, одеяло сбилось комом, мерзнут плечи, но лень поправить, и я снова засыпал. И просыпался от шипящего звука, открывал глаза — кофе сбежал, а плечи мерзнут оттого, что сижу в одной майке на кухне под форточкой. Снимал с огня турку с остатками кофе, закуривал — и обнаруживал себя на полу, на мягком длинноворсовом ковре с раскрытой книгой в руках. Книга почему-то пугала, тревожила, вызывала смутное чувство вины, но я не помнил, как она у меня оказалась, спешил сосредоточить на ней внимание, пока оно от меня опять не ускользнуло. Переворачивал книгу обложкой — Гофман, «Повелитель блох». Кому я читал эту сказку? Вероятно, ребенку. Маленькому ребенку, значит, все хорошо, все еще хорошо, не случилось несчастья — я в том, прошлом, времени, где Тонечка — все еще Антошка. И я успокаивался, закрывал книгу, закрывал глаза, рассказывал сказку про волшебную компьютерную страну, свой, личный сюжет мешая с гофмановским. И засыпал под собственное бормотание и просыпался: мерзнут плечи — одеяло комом, дует из форточки. Шел на кухню или возвращался в комнату. Пил кофе, курил, рассказывал сказки. Смутно грезил, туманно мечтал, легчайшими прикосновениями поглаживал прошлое.

Несколько раз звонил телефон — я разговаривал с мамой, с Тонечкой, с Алексом, но тут же забывал, о чем мы говорили, все это было сейчас несущественно, важным являлся только тот, ночной, звонок. Я ждал его повторения, но не дождался. И обиделся, словно мой ночной собеседник меня предал — глупо, он ведь мне ничего не обещал.