Затолкнув тело за сиденье, Сорель перелез на водительское место и наскоро вытер попавшие на руль кровь и кусочки мозга, после чего дал задний ход, выведя грузовик на проезжую часть улицы.
Проверил, не возникло ли на горизонте каких свидетелей, и никого не увидел. Именно на это он и надеялся, так как желание убивать уже прошло.
Капля, затем другая, упали на ветровое стекло. Еще немного — и на город обрушится ливень, который удержит соседей дома и уничтожит следы.
Сорель мог быть доволен. Даже силы природы благоприятствовали ему. Удача всегда улыбается педантичным. Пусть Сорель и не полагался на фортуну при исполнении заданий, иметь ее на своей стороне лишним не бывает.
Все складывалось как нельзя лучше. Почувствовав, как поднимается настроение, Сорель решил, что может позволить себе небольшое отклонение от тех правил осторожности, коим всегда следовал столь скрупулезно. С плотоядной улыбкой на устах он вывернул руль на несколько сантиметров, направив грузовик на тело Мари Жервекс и вдавил в пол педаль газа.
Отвратительный звук — что-то похожее на «чмок» — донесся из-под шасси, когда колеса преодолели препятствие, но амортизаторы поглотили силу удара, и грузовик лишь содрогнулся, как если бы столкнулся с неким дорожным дефектом.
Сорель разочарованно вздохнул. По опыту он знал, что будь жертва жива, наслаждение было бы куда более острым. Гораздо лучше, когда жизнь еще теплится в венах тех, кому предстоит умереть.
Для того чтобы убивать, Сорель не нуждался ни в каких катализаторах. Ему нравилось это делать, вот и все. Сколько он себя помнил, это всегда было его любимым занятием.
До чего ж все-таки шаткая конструкция — человеческое тело… Есть в этом некая патетика — верить, что человек создан для того, чтобы быть убитым.
Давид припарковал скутер в запрещенном месте, прямо между часовней Сорбонны и входом в Школу Хартий.
— Не боитесь оставлять здесь ваш мотороллер? — спросила Валентина.
Склонившись над скутером, Давид закрепил на заднем колесе запорное устройство.
— Иногда нужно уметь жить опасно. Пойдемте.
Он быстро зашагал к университетским воротам.
— У вас есть с собой какое-нибудь удостоверение?
— Думаю, все еще сохранился старый пропуск в Лувр. Но он просрочен.
— Какая разница? На даты здесь никто не смотрит. Вытаскивайте.
Не останавливаясь, Валентина порылась в своей сумочке и извлекла из нее пластиковую карточку, украшенную ее фотографией трехлетней давности. Она показала документ Давиду.
— Подойдет?
Он кивнул.
— Если возникнут проблемы с охранниками, наградите их улыбкой. Они обожают привлекательных девушек. Из-за этого и выбрали такое занятие. Жаль только, что вы не в мини-юбке.
— Может, хватит?
— Хватит чего?
— Ваших глупых ремарок. Я сейчас не в настроении их выслушивать. Всего за два дня меня поперли с работы и пытались задавить. Не говоря уж о вашей манере вождения. Из-за вашего чертова скутера всю спину ломит. Так что давайте эту тему закроем, хорошо?
Давид хотел ответить в том же тоне, но не успел. Они подошли к воротам Сорбонны. Давид предъявил студенческий, а Валентина показала пропуск Лувра, прикрыв пальцем графу, где указывался срок действия. Слишком занятые воротами, чтобы обращать внимание на пропуска, охранники подали знак проходить, даже не взглянув на документы.
Перед библиотекой стояла машина скорой помощи. Она отъехала, взвыв сиренами, в тот самый момент, когда Давид и Валентина прошли во двор. Они посторонились, пропуская автомобиль, а затем направились к боковому корпусу и по лестнице поднялись на последний этаж.
Давид остановился у безымянной двери.
— Куда вы меня привели? — спросила Валентина.
— Это кабинет Альбера Када.
Молодая женщина не выказала ни малейшего удивления. Она довольствовалась тем, что констатировала очевидное:
— Похоже, он закрыт.
— Уверены? Что-то мне так не кажется.
Уверенным жестом Давид нажал на дверную ручку и одновременно надавил плечом на боковую часть двери, в нескольких сантиметрах от наличника. Сухо щелкнув, язычок выскользнул из паза и скрылся внутри замка.
— Так Када открывал дверь, когда забывал ключи дома, — пояснил Давид. — Тут главное — сноровка. Сами видите, какое здесь все дряхлое; ничего не менялось с девятнадцатого века. Бюджет университета до верхних этажей обычно не доходит, заканчиваясь гораздо раньше.
Он толкнул дверь и вошел.
Читать дальше