Валентина слушала его молча, глядя куда-то вдаль.
Когда Давид упомянул о причине нападения, она вдруг вышла из оцепенения и остановила его властным жестом.
— Подождите-ка… Какую именно миниатюру они попросили вас разыскать?
— В том-то и проблема. Они сами не знали, как она выглядит. Сказали только, что она принадлежала Альберу Када, моему научному руководителю. Если я ее не найду, у меня будут серьезные неприятности. Теперь-то мне ясно, что они не шутили — убьют без раздумий… Но, похоже, вас это не сильно волнует.
Только тут он заметил, что Валентина смотрит на него широко раскрытыми глазами.
— Полагаю, я знаю, о какой миниатюре они говорили, — взволнованно произнесла она. — Если я права, это будет просто-таки невероятная удача.
— После того, что мне довелось пережить за эти последние двое суток, в удачу я больше не верю. Я знаю наверняка лишь одно: мы с вами по уши в дерьме. Начиная с этого момента, все идеи хороши, даже самые бредовые. О чем вы там подумали?
— Кодекс, который мне доверили, не полон. В нем недостает первого листа.
— Хотите сказать, что в руки Када попал фрагмент «De forma mundi»?
— Все не так просто.
— То есть?
— Эта рукопись представляет собой некий палимпсест. Даже если допустить, что под ним скрывается трактат Вазалиса, в том состоянии, в каком он находится, разобрать его все равно не представляется возможным. Если ваш профессор в самом деле нашел начальный лист Кодекса, как я думаю, он, по всей видимости, ничего не смог из него извлечь. Миниатюра появилась на листке после переделки рукописи; трактат к тому времени уже был стерт и перекрыт другим текстом. Чтобы его обнаружить, придется снять один за другим два слоя, сначала — иллюстраций, а затем и чернил. Осуществить это будет не так-то и просто.
Давид допил остаток пива и озадаченно почесал подбородок.
— Не будем пока об этом… Предположим, листок, которого вам не хватает, действительно был у Када. Где он его взял? Вот в чем вопрос.
— Этого я не знаю, — призналась Валентина. — Насколько мне известно, листок исчез в девятнадцатом веке. Некто Тишендорф отослал его в Россию для пополнения императорской коллекции. После Октябрьской революции листок больше не видели.
— Как бы то ни было, Када в последние дни пребывал в крайне возбужденном состоянии. Впрочем, понять его можно: проведя всю жизнь в поиске, он наконец обнаружил доказательство существования «De forma mundi». Но в таком случае у него не было никаких причин выбрасываться из окна.
— Вы уверены, что это было самоубийство?
— Никто в этом не сомневается. Полиция даже не стала открывать дело.
Эйфория Валентины мгновенно улетучилась.
— Тогда я ничего не понимаю, — заключила она мрачно.
Схватив шлем за ремешок, Давид вскочил на ноги.
— Что вы делаете?
— Это заведение мне уже порядком осточертело. Пойдемте-ка отсюда. Самое время нанести небольшой визит вежливости Альберу Када.
Укрывшись в нише соседнего строения, Сорель смотрел вслед удалявшемуся скутеру. При желании он бы мог остановить водителя грузовика еще до того, как тот начал действовать, но доверился инстинкту, который советовал не вмешиваться. Мари Жервекс сыграла свою роль безупречно и сделала все то, чего от нее ожидали. Она являлась важной фигурой на шахматной доске, но, к несчастью для себя, перестала таковой быть, и Сорель без сожаления принес ее в жертву. Ей не удастся воспользоваться ни двумястами тысячами евро Фонда, которые официально были ей даны в обмен на Кодекс, ни дополнительной премией, которую она получила — на сей раз конфиденциально — за то, что неукоснительно следовала полученным инструкциям. Теперь, когда она была мертва, Сорель уже предвкушал, как переведет деньги на принадлежавший ему оффшорный счет — терять такую сумму было просто грешно.
Настроение подпортила реставратор. Он бы не сильно расстроился, если бы и она попала под колеса грузовика. Сорель по-прежнему не мог понять, почему Штерн проникся симпатией к этой девушке. Никто не требовал от него доказательств того, что рукопись содержала именно текст Вазалиса, достаточно было лишь изобразить реставрацию. Привлечение к работе Валентины Сави стало ошибкой. Очередной ошибкой.
Если бы только она не остановилась, когда грузовик рванул с места, эта проблема, по крайней мере, была бы урегулирована.
Сорель наблюдал за всей этой сценой глазами практика, анализируя ситуацию и мимоходом отмечая ошибки и погрешности в реализации первоначального плана. Вывод был категоричным: так операции проводить нельзя. Тот факт, что профессионал мог допустить столько промахов, выводил Сореля из себя. Оставаясь внешне безучастным наблюдателем, он в глубине души прямо-таки кипел от гнева.
Читать дальше