Рафаэль Жерусальми - Братство охотников за книгами

В слуховом окне появилась красная физиономия стражника. Прищуренные глаза вглядывались в темноту. Даже через дверь было слышно, как позвякивают ключи. Франсуа затаил дыхание. Дверь внезапно распахнулась, впустив в камеру слепящий свет факела. Франсуа свернулся клубком у влажной стены, а на пороге уже вырос сутулый тюремщик с болтающимся на поясе хлыстом. Затем в камеру вошли два лакея в ливреях, поставили небольшой столик с витыми ножками. Пока один с нескрываемым отвращением на лице сметал веником в угол солому и экскременты, второй внес два обитых тканью стула и большую вышитую скатерть. Очень ловко, не делая ни единого лишнего жеста, он аккуратно разместил на столике фаянсовые тарелки и блюда, серебряные приборы, корзинки с печеньем и фруктами, поставил два медных подсвечника, стеклянный графин и глиняный кувшин. Слуги ни единым взглядом не удостоили заключенного, который растерянно наблюдал за их действиями. Закончив работу, они удалились, так и не вымолвив ни слова. Тюрьму окутала ночная тишина. Даже крысы прекратили свою возню в щелях толстых стен.

Тьму дверного проема внезапно озарил силуэт, закутанный в белый льняной стихарь. В одной руке человек держал самшитовые четки, в другой — фонарь, в лучах которого ярко алел вышитый на груди крест.

— Гийом Шартье, епископ Парижский, — представился посетитель, жестом приказывая охраннику снять с заключенного кандалы.

Его преосвященство сел и налил вина. Ничуть, казалось, не обескураженный вонью и грязью, он учтиво предложил гостю присоединиться. Франсуа с трудом поднялся, одернул рубаху, пытаясь спрятать рубцы от ран, неловко пригладил волосы, расправил плечи, ему даже удалось изобразить нечто вроде улыбки. Епископ протянул ему жареную индюшачью ножку. Франсуа жадно схватил ее и, пока Гийом Шартье излагал цель своего визита, обглодал до костей.

Каждое слово прелат выговаривал очень мягко, со спокойной невозмутимостью, свойственной служителям Церкви. В затхлом воздухе камеры сладкий голос разливался, как ладан. Франсуа с трудом заставлял себя слушать епископа. Винные испарения щекотали ему ноздри. Между большими кусками мяса и жадными глотками бургундского он едва улавливал обрывки слов. Следовало, однако, проявить больше внимания, поскольку Шартье, подчеркнув, что обладает всеми полномочиями посланника короля, заговорил о возможности избежать виселицы.

Потянувшись к отбивной из молодого кабана, Франсуа опрокинул полный кувшин соуса из трюфелей. Глуповато посмеиваясь над собственной неловкостью, он искоса взглянул на прелата. Сейчас был самый подходящий момент всадить вилку в сердце нежданного гостя.

Гийом Шартье ожидал более теплого приема, он рассчитывал, что благодарная аудитория станет ловить каждое его слово. А перед ним сидел прожорливый мужлан с грубыми руками и, почти засунув физиономию в миску, жадно поглощал еду. Поручение, которое собирался доверить ему Людовик XI, требовало ловкости и сноровки. Малейшая оплошность — и разразится серьезный политический кризис, а то и вооруженный конфликт. А у этого заключенного репутация строптивца и бунтовщика. Впрочем, мятежный дух — как раз то, что надо епископу Парижскому, не зря он сделал ставку на этого человека.

Пока Вийон расправлялся с огромной порцией козьего сыра, Шартье достал из-под плаща книжный том — грубый переплет из свиной кожи безо всякого орнамента, на корешке жирными буквами выведено заглавие: Res Publica.

— Папский престол любой ценой хочет помешать публикации этого труда.