Эндрю Тейлор - Загадка Эдгара По

Я согнул руки. Запястья по-прежнему крепко связаны, но последний узел, которым руки прикручены к решетке, сделан наспех. Во-первых, положение неправильное, поскольку веревка завязана некрепко, что обеспечивает рукам хоть какую-то подвижность, пусть и ограниченную. Во-вторых, сам узел далек от совершенства. Я ухитрился выгнуть одну руку так, что пальцы схватили конец веревки, пока я тянул за второй конец зубами. Я напряг слух, чтобы не пропустить шаги за дверью, а сам тем временем терзал грубую просмоленную веревку, которая стирала кожу, как наждачная бумага. Ценные минуты ускользали. Наконец узел ослаб, и еще через миг я оторвал руки от оконной решетки.

Запястья были связаны так крепко, что веревка мешала кровотоку, и этот узел уже невозможно было развязать зубами. Ноги связаны в коленях, узел располагался сзади, вне пределов досягаемости. Я мог передвигаться с мучительной медлительностью, громко шаркая и неуклюже прыгая за раз всего на пару дюймов.

Пока я добрался до двери, прошла целая вечность. Я подергал ручку и убедился, что она заперта. Наклонился к замочной скважине и увидел, что мой тюремщик вытащил ключ, так что не получится вытолкнуть его, а потом каким-то образом достать с пола. Дверь крепкая и окованная железом — я даже задумался, уж не использовал ли Иверсен эту комнату как сейф.

Я доковылял маленькими шажками до окна и выглянул на улицу. Мэри-Энн показалась из своей будки и теперь съежилась в дверях с трубкой в руках. Окно по-прежнему было чуть приоткрыто. Я услышал шаги внизу, и не осмелился позвать Мэри-Энн.

Я огляделся. Камин в комнате отсутствовал. Кроме двух стульев, гроба на козлах и большого кованого сундука мебели не было. Наконец мой взгляд уперся в мистера Иверсена-старшего. Он сидел, слегка раздвинув ноги, его желтое лицо с ввалившимися щеками обращено к окну, а руки в перчатках покоятся на коленях. Пальто побито молью и, как и хозяин, присыпано мелкой пылью. Пуговицы расстегнуты, и виден жилет. Глаза задержались на левом кармане жилета, из которого торчал карандашный огрызок.

Я аккуратно вытащил карандаш. Им все еще можно было писать, хоть кончик и затупился. Я бешено крутил головой в поисках бумаги. Наконец мой взгляд снова упал на труп. Я тихонько тронул угол шляпы. Она не шелохнулась. Тогда я крепко схватил треуголку обеими руками и потянул в надежде, что к подкладке прикреплен ярлык. Парик оторвался вместе со шляпой на пару дюймов, но затем шлепнулся обратно на лысый череп, подняв облачко пыли. Из-за этого движения на плечи мистера Иверсена-старшего слетело несколько желтых чешуек.

Я заглянул внутрь треуголки и обнаружил, что ее набили обрывками газет, дабы шляпа плотно сидела на голове. Бумага была хрупкой, кое-где искрошилась, но местами осталась целой. Я выбрал самый большой фрагмент и аккуратно развернул его. Это была расписка, сообщающая, что мистер Адолфус Иверсен девятого июня тысяча восемьсот седьмого года уплатил мяснику по имени Френсис Коркер семнадцать шиллингов и три пенса. Другая сторона листка была чистой.

Я расправил бумагу на подоконнике, прижав один угол блюдом и положив на второй то, что осталось от сыра. Никогда бы не поверил, что можно писать со связанными руками, но отчаяние — лучший учитель. Букву за буквой, слово за словом, я нацарапал следующее послание:

«Если нашедший сию записку отнесет ее мистеру Ноаку или его секретарю, негру по фамилии Хармвелл, то получит пять фунтов. Они проживают по адресу: Брюэр-стрит, северная сторона, второй дом от Гр. Пултни-стр. Меня держат в плену в лавке Иверсена, Куин стрит, Семь Циферблатов».

Я как можно шире открыл окно. Мэри-Энн все еще сидела и курила, отвернувшись от дома. Я услышал голоса внизу, но не понял, откуда они доносились, — прямо из двора, из открытой двери или окна. Как бы то ни было, я не осмелился крикнуть, чтобы привлечь внимание девушки. Я попытался помахать связанными руками, подойдя как можно ближе к окну в надежде, что она заметит движение боковым зрением. И тут, к моему ужасу, услышал на лестнице тяжелые шаги, которые приближались к двери.

Терять было нечего. Я просунул руки через решетку и выпустил записку. В этот момент Мэри-Энн повернулась, вероятно привлеченная взрывами хохота или внезапным движением от двери к кухне, увидела меня, и ее глаза расширились. Листок вылетел из моих рук, и Мэри-Энн следила за ним взглядом.

В замке повернулся ключ. Дверь распахнулась. В комнату вошел тот тип, что привязал меня к окну. Его налитые кровью глаза окинули комнату, заметив изменения, произошедшие в его отсутствие. Он, пошатываясь, пересек комнату и наотмашь ударил меня тыльной стороной руки, отчего я отлетел и стукнулся о гроб.