Инна Булгакова - Только никому не говори. Сборник

— Тетя Май, да что вы в самом деле!

— Я видела ваши лица. Ты сейчас поедешь за вещами в общежитие?

— Успеется.

— Нет уж, отделайся. Или ты еще не решил?

— Решил.

Теперь меня отсюда не вытащишь, подумалось мрачно. И еще: подсознательно я ищу доказательства вины — ее мужа. Это подло, но это так. Взгляд его остановился на трех куколках на комоде.

— Зачем вам ночью понадобились испанские принцессы?

— Старческие причуды, — отрезала тетка, но тут же лицо ее приобрело выражение почти умоляющее, испуганное. — Саня, голубчик, я ведь еще не в маразме?

— Ни в малейшем, — ответил он твердо: воля, энергия, даже физическая сила в ней — неподдельны. — Вы всех переживете и похороните.

— Но, но…

— Тетя Май, это Смоленская Божия Матерь, да? Вы верите в Бога?.

— Как и всякий — когда подопрет. Поезжай, я буду ждать.

— Меня будут ждать, думал он по дороге. Будут ждать две женщины: молодая и старая.

Тут, уже выйдя из метро с двумя тяжелыми сумками, он заметил третью. На лавочке, на боковой аллейке. Сиреневый капюшон, джинсы-варенки. А у меня создалось впечатление, что из института девицы возвращаются вместе. И рано еще — первый час.

— Добрый день, — заговорил он, приблизившись. — Вот, переселяюсь к вам.

— Экое счастье, — бросила Настя и отвернулась.

— Немного передохну, — он сел рядом на холодную лавку, опустил сумки в месиво из снега и грязи. — Эти сумки…

— Слушай, чего тебе от меня надо? Отлипни. Ты для меня староват.

— А ведь правда. Тебе, должно быть, восемнадцать? Второй курс?

— А вообще-то, — Настя окинула его оценивающим взглядом и приняла какое-то решение: серые круглые глаза потемнели и сузились, нежно-розовое лицо на морозе стало жестким. — Вообще-то ты ничего. Даже очень. Я тебе нравлюсь?

— Безумно.

Хотел сказать шутливо, а сказалось серьезно. То есть она, по-видимому, приняла серьезно: вдруг прижалась к нему, положив голову на его плечо.

— Безумно? — повторила вопросительно и засмеялась, откинула капюшон, светло-русые волосы коснулись его шеи, защекотали. Однако роль сыщика опасна! Чтоб не выглядеть в ее глазах совсем уж идиотом, деревянно взял ее за руку, прошептал интимно:

— Так что ж вчера случилось? Я за тебя переживал.

— Всю ночь не спал?

— Почти.

— По саду ходил?

— Ходил.

— А, так это ты. Я думала: померещилось.

— Нет. серьезно. Настенька. Когда мы вчера на углу столкнулись, ты из дому шла? Меня поразило твое лицо.

— Да ну?

— А когда я пришел к тете Май, звонил, стучал — никто не открывает.

— Правда? — изумилась Настя злорадно. — Молодец, навел шороху!

— И представь: тетя Май вроде дома оказалась. Запутанная какая-то история. Вот я и подумал: нет ли связи между твоим бегством и…

— Глупости! — Настя вырвала руку, отодвинулась, забыв, видно, про любовные игры. — Майя Васильевна была в своей комнате, твой звонок не расслышала — вот и все.

— Ты видела тетку в ее комнате?

— Ничего я не видела, я в дом не входила. Просто слышала голос.

Опять голос! Что же это за всеобщая галлюцинация.

— Голос тети Май?

— Наверно, ее, раз из ее комнаты… из форточки. Слушай! — поразилась Настя. — Ты хочешь объявить тетку невменяемой и оторвать домик в Москве? Ну, это классика.

— Настенька, мне просто нужно знать, что произошло.

— А что произошло?

— Например, почему ты раньше ушла с занятий, приехала в Останкино и не вошла в дом?

Она поглядела на него очень и очень странно. Взялась за узкий черный шарф на шее, затеребила, потянула за концы, точно… точно там, в окне, там было какое-то движение, да, да… кошмар! Саня схватил ее за руки, встряхнул.

— Ты… что? Ты что делаешь?

— А что? — прошептала она со страхом. — Ты тоже с приветом?

— Тоже? А кто еще?.. Девочка, я тебя умоляю. Почему ты не вошла в дом?

Опять этот странный взгляд, страх.

— Тебя кто-то напугал? Ну что же ты молчишь?

— Выпусти руки, — прошипела Настя, — или я заору.

Выпустил, закурил, у самого пальцы дрожат. Она вскочила, но не ушла, встала напротив.

— У тебя припадки, наследник?

— Извини. Мне показалось… этот шарф… как удавка на шее.

Она засмеялась — нехороший смех, неестественный.

— Удавка на шее — это хорошо, мне нравится. А тебе?

— Ну скажи хотя бы, что ты слышала… а может, и видела в окне?

— В каком окне? — Настя, к его удивлению, вспыхнула; очевидно, прекрасный «дар смущения» — нынче «предрассудок» — в ней до конца не атрофировался и очень украсил юное лицо.