Феликс Меркулов - Он не хотел предавать

— Не надо! — Он уклонился от ее ласкающей руки в тяжелых золотых перстнях.

Селин любила все крупное, яркое, массивное.

— Скажи, глупенький, сколько тебе нужно? Я одолжу.

— Нет. Не могу. Не надо.

— После моей смерти все и так достанется тебе, — спокойно, как ни в чем небывало продолжила Селин.

Он не повернул головы. Не издал удивленного восклицания. Словно не расслышал.

— Я одинока, — продолжила она, садясь к нему вполоборота и не спуская с него пристального взгляда. — Мои дети устроены и не нуждаются в моих сбережениях. Ты мне дорог. Мы вместе приятно проводим время. Ты нежен со мной. Мы можем пожениться. Если хочешь, мы можем уехать из Франции и жить в другом месте. У меня есть свой дом в Марракеше. Я могу помочь тебе открыть свое дело, ведь спорт — это занятие временное, сегодня ты на коне, завтра о тебе все забыли. Ты должен подумать, чем собираешься заниматься дальше…

Она говорила, говорила и говорила…

«Давай, сейчас или никогда! Ты же не трус. Ты можешь. Никто ничего не узнает. Это идеальный несчастный случай, не тяни, второго такого не будет, давай!» Этот голос в его голове становился все громче и громче. Он уже перебивал голос Селин. «Она же сказала: все достанется тебе. Чего ты тянешь? Она ничего не почувствует».

За все годы, прошедшие со дня катастрофы, Селин ни разу ему не снилась. Она умерла в больнице Канна в страшных муках. У нее был болевой шок. Говорят, она с нечеловеческой силой вырывалась из рук врачей, пытавшихся наложить гипс, и срывала повязки. Леже мог вытерпеть боль, но боялся потерять над собой контроль и в бреду сболтнуть что-то лишнее. Он всегда разговаривал во сне. «Теперь я знаю все твои тайны», — целуя его, говорила Селин. И еще его подвел страх. В последнюю секунду руки дрогнули, он запаниковал, сделал попытку увернуться от удара, повернул руль. Машину развернуло, бросило на каток бетоноукладчика и протаранило насквозь. Новый «феррари» разорвало надвое, и обломки разметало по шоссе.

Селин действительно завещала ему все свое состояние. Она была небогата.

Леже вздрогнул от шума отодвигаемой решетки и окончательно проснулся. В камеру привели еще одного арестованного. Огромный бритоголовый бугай с видом знатока огляделся по сторонам. Бровь у вновь прибывшего была залеплена свежим пластырем, на скуле и подбородке краснели пятна от ударов. Вид у парня был такой, словно его привели в камеру прямо с ринга. Чернобородый охранник снял с него наручники и вышел, заперев решетку на замок.

Леже сел на кровати, не зная, как себя вести с сокамерником. Стоит ли поздороваться? А что сказать? «Бонжур»? «Салют»? Пока он размышлял, бугай вразвалочку прошелся вперед-назад по камере. Разок подтянулся на решетке окна, высунув нос наружу. Леже невольно восхитился, с какой легкостью сокамерник проделал этот номер. Вернувшись, бугай осмотрел двухъярусную кровать, хлопнул по верхней постели рукой и вдруг, ни слова не говоря, сгреб субтильного Леже в охапку и, как мешок, забросил на верхнюю полку.

— Как это называется, э-э! — только и успел пролепетать опешивший француз.

Но самым неприятным было не это. В ответ на протестный вопль: «Comment l'appelle-t-on?» — сокамерник заржал по-русски:

— Камон ляпельтон, говоришь? А ляпельтон по-нашему, по-бразильски, не хочешь?

Он сгреб подушку и наклонился над Леже. Француз прижался к стене, думая, что бугай сейчас примется его душить. Однако он ошибся. Сокамерник всего лишь пару раз коротко врезал ему через подушку огромным кулачищем по ребрам, так что Леже услышал внутри себя глухой звук. Он пискнул и затих, закрывшись руками.

— Ну как тебе ляпельтон? Понравился? Добавки просишь?

Леже молчал, боясь, что его неверный жест может быть истолкован как просьба о добавке. Русскоязычного бугая убедило красноречивое молчание жертвы.

— Вот так-то! — поучительно сказал он.

Бросил подушку обратно на нижнюю койку и отошел к стене, напевая себе под нос: «Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон…» И это чудовище в человеческом облике еще может петь сентиментальные песни? — с ужасом подумал Леже.

— Чего буркалы вылупил?

Сокамерник сделал ему «козу», но бить не стал. Затравленный Леже боялся даже покоситься в его сторону. Бугай же, наоборот, проявлял к нему повышенное любопытство. Время от времени он хмурился, словно пытаясь вспомнить:

— Где-то я этот интерфейс уже видел, — и с сомнением покачал головой. — Не, неон.

Оправившись от первого шока, Леже обрел способность соображать. Вот оно, началось. Настоящий русский бандит, таких называют «otmorozok», сидит в одной с ним камере. Про таких он слышал. А у этого еще на руке татуировка Иностранного легиона. Бывший наемник, теперь работает на того, кто больше заплатит. На его счету наверняка не одно убийство. С таким лучше сойти за своего. Эх, жаль, что он сразу не заговорил с ним по-русски, но кто бы мог подумать? А как теперь «денационализироваться»? Заговорить первым? Или ждать, пока это чудовище снова что-то скажет?