Повисла тишина.
— Милиционер родился, — неожиданно усмехнулся шеф. — Что ты предлагаешь? Конкретно?
— Есть одна идея.
— Опять ковбойщина? От твоих, Гольцов, идей меня когда-нибудь на рабочем месте кондратий хватит. Выкладывай.
— Отделение Интерпола в Антильских Нидерландах засекло Леже. Он попал в кутузку на Сен-Мартене.
— Это где?
— Рядом с Кубой. Если точнее, между Атлантикой и Карибским морем.
— Твои действия?
— Требовать его экстрадиции в Россию.
Полонский пожевал губами:
— Долгая песня.
— Да. Поэтому прошу вас командировать меня на Сен-Мартен для следственных действий. Мне нужно только допросить Леже, а там пусть он хоть до второго пришествия сидит где сидел.
— Я этого не слышал! — перебил Полонский. — Ты мне этого не говорил! Ты чиновник, а не… — Он немного помолчал и закончил: — Как туда добираться?
— Я узнавал. Только через Париж самолетом Эйр Франс. Три с половиной часа до Парижа, час в Париже и восемь часов до Сен-Мартена.
— Значит, одни авиабилеты потянут на полторы тысячи долларов. За двое суток обернешься?
— Трое. Приплюсуйте восемь часов на разницу во времени.
— Хорошо. Если замминистра подпишет командировку…
Георгий задержался на пороге кабинета. Оглянулся:
— Спасибо, Владимир Сергеевич.
Генерал-майор нетерпеливо дернул большой, как у ротвейлера, головой:
— Рано благодаришь. Еще ничего не известно…
Но Георгий знал: шеф ни одного слова не бросает на ветер.
Леже проснулся в камере. Обвел взглядом стены. Сквозь пятна вытертой побелки проступали красные кирпичи, испещренные надписями, процарапанными заключенными от скуки. При воспоминании о причине такой перемены места Леже не испытал ни сожаления, ни страха перед законом, только нетерпеливое ожидание, когда наконец его выпустят под залог.
В камере было жарко и влажно. Акклиматизационных устройств в тюрьме туземцы не держали. Леже расстегнул рубашку, затем снял ее, лег на пол, на прохладную каменную плитку пола, и затолкал мятую куртку под голову. Он лежал и смотрел в белый потолок в желтых потеках сырости и вяло пытался представить, что это камера смертников и любой шум решетки в коридоре может означать, что за ним пришли… О чем думают, сидя в одиночке, ожидая смерти? Надеются на помилование? На чудо? Или отупело, как он сейчас отупел от жары, сидят, лежат, жрут — и больше ничего?
Все-таки, думал он, это правильно — не сообщать заранее дату казни, иначе можно взбеситься, видя, как каждый прожитый миг приближает тебя к смерти. Вот, например, солнечная тень на стене камеры — отраженный свет от стекла в коридоре, — передвинулась за это время вправо на целый локоть. Если бы он был приговоренным к смертной казни, это значило бы, что он на целый локоть стал ближе к смерти. А так, хоть и знаешь, что рано или поздно умрешь, смерть кажется чем-то нереальным, далеким. И по сути, смертник мало чем отличается от магната, который сидит в офисе, пьет «Мартель», говорит с женой по телефону, понимает, что, конечно, умрет, все умирают, но у него впереди еще много времени… А потом он садится в свою машину и умирает в автокатастрофе, не доезжая до дома…
Нет, не знать заранее о дне и часе своей смерти — это гуманно. В камере время течет медленно. Если не следить за календарем, то можно поверить, что впереди еще целая жизнь.
…Время остановилось.
Он то лежал, то ходил взад-вперед по камере, то садился, то стоял, облокотившись о решетку, и разглядывал коридор. Никаких изменений во внешней жизни от этого не происходило.
— Эй, макака! — покрикивал он, завидев в конце коридора полицейского-креольца, но тот не реагировал на русские фразы, а чтобы выкрикнуть подобное по-французски, Леже еще не окончательно слетел с катушек.
Он не представлял, как долго здесь находится. Часы у него изъяли вместе с галстуком, шнурками и запонками, и теперь оставалось только гадать, сколько времени он провел в туземном обезьяннике, будучи его единственным клиентом. Когда чернокожий полицейский, гремя решетками, подал в камеру пластиковый поднос с завтраком, можно было предположить, что за стенами заведения наступил полдень. От еды арестованный отказался. Через определенное время поднос с завтраком убрали, не интересуясь состоянием здоровья и аппетитом арестованного.
Отупев от жары и скуки, Леже стал выкрикивать то по-французски, то по-русски всякую чушь, требуя позвать адвоката, принести холодного пива, позвонить по телефону, требовал судью, президента Антильской конфедерации и защитника прав человека… Чернокожий бородатый страж правопорядка, привыкший к пьяному бреду распоясавшихся европейцев, и ухом не вел.
Читать дальше