Жозеф Кессель - Лев

— А, вы подумали о моих цветах, — медленно сказала она.

Первый раз за все время голос ее прозвучал тихо, искренне и серьезно, парадный блеск в глазах погас, и в них появилось трогательное и прекрасное выражение.

— Прошу к столу, — сказал Буллит.

Двое черных слуг в длинных белых туниках, с малиновыми поясами и в широких шароварах, стянутых у щиколоток, пододвинули стулья. Один стул пока был пуст.

Сибилла на какое-то мгновение повернула голову к окну и так быстро приняла прежнее положение, что я бы, наверное, этого не заметил, если бы Буллит не сказал ей со всей нежностью, на какую только был способен:

— Послушай, милая, ведь еще совсем светло!

— Пока — да, — пробормотала Сибилла.

Взгляд ее остановился на пустующем стуле.

— Дорогая, наш гость, наверное, не откажется от чашки чая, — сказал Буллит.

Сибилла вздрогнула, выпрямилась, машинально дотронулась до своего жемчужного ожерелья и улыбнулась мне.

— Сколько вам сахара? — спросила она. — Вы любите с лимоном? С молоком?

И снова голос ее и улыбка показались мне неестественными. Сибилла опять вошла в роль великосветской хозяйки и, видимо, даже испытывала от этого удовольствие.

— Кекс очень вкусный, — говорила она. — Мне его присылают из Лондона. И мармелад тоже. Угощайтесь, угощайтесь! На обед у вас, наверное, было не бог весть что. Путешествовать в одиночку несладко.

Так она говорила, пока наливала себе и Буллиту. Затем, очевидно, желая, чтобы я тоже принял участие в светской беседе, она спросила, какое впечатление произвела на меня прогулка по заповеднику.

— Пейзажи великолепны, — сказал я. — И я видел много животных… только издали.

Я покосился исподтишка на Буллита, но он в это время смотрел, как сгущаются сумерки за окном.

— Издали животные прекраснее всего! — воскликнула Сибилла. — Особенно газели. Вы знаете, у нас есть одна, прирученная, совсем крохотная, очаровательная.

— Я уже познакомился с Цимбеллиной. Мы с ней друзья.

— Джон, — сказала Сибилла, — ты должен рассказать…

Она не закончила, потому что Буллит по-прежнему смотрел в окно. Сибилла что-то коротко приказала слугам. Один из них задернул все шторы. Другой включил электричество.

— Нет, нет! — вскричала Сибилла.

Она сделала жест, словно хотела опустить на глаза свои темные очки, спохватилась, что их нет, и прикрылась пальцами, раздвинутыми веером.

— Свечи, Джон, прошу тебя, — сказала она нетерпеливо.

На маленьком столике стояли два больших серебряных подсвечника старинной работы. Буллит зажег свечи. Живой и умиротворяющий свет заиграл на отполированном старинном серебре, на прозрачном фарфоре, на хрупких цветах и светло-голубых шторах.

Трудно было представить, что за порогом этой комнаты, похожей на последнее убежище и на последнюю иллюзию, сразу начинались заросли, населенные дикими животными и людьми.

Я вспомнил старика Ол'Калу и морана Ориунгу.

— Сегодня два масая остановились перед моей хижиной, — сказал я. — Они просто великолепны. Особенно молодой. Он был…

— О нет, умоляю вас, не продолжайте! — воскликнула Сибилла.

Она уже не думала о своей роли. В голосе ее прозвучала истерическая нотка. Как будто я впустил смельчаков-воинов в эту комнату с голубыми шторами и нежным светом восковых свечей.

— Я их знаю, — продолжала Сибилла, сжимая пальцами виски. — Я их слишком хорошо знаю! Эти голые, как змеи, тела, эти красные волосы, эти безумные глаза… И они опять здесь!

Хотя окна были плотно зашторены, Сибилла метнула на них испуганный взгляд и пробормотала:

— Что со мной будет? Я и так словно в аду.

Буллит вскочил. Он и сам, наверное, не знал, что он собирается сделать. И стоял так у стола, неподвижный, огромный, разряженный и нелепый в этой одежде, совершенно не приспособленной для могучего костяка и мускулатуры. Лицо его под влажными приглаженными волосами приобрело выражение человека, который чувствует себя непростительно виноватым и не знает, за что вымаливать прощение.

Сибилла увидела это выражение, и любовь ее поборола все остальное. Она живо обошла вокруг стола, взяла Буллита за руку и сказала:

— Дорогой мой, прости, это нервы. Я ведь только из-за Патриции. Но я знаю, что для тебя нет другой жизни.

Буллит сел, словно освобожденный от злых чар. Сибилла вернулась на свое место. Все снова пришло в норму, по крайней мере внешне. Игра в великосветский прием могла и должна была продолжаться.

— Джон, — сказала Сибилла тем тоном, которого требовала ее роль, — почему бы тебе не рассказать нашему гостю о твоих охотах? Я уверена, ему будет очень интересно. Ведь у тебя были такие удивительные случаи!