Жозеф Кессель - Лев

Благодарность, отразившаяся на лице Буллита, была такой же неприкрытой, как и гнев за несколько мгновений до этого, неоправданный и несоизмеримый.

— Да, конечно, понятно, — сказал он негромко.

— Но послушай, Джон! — воскликнула Сибилла, и нижняя губа у нее задрожала. — Чем больше Патриция живет здесь, тем больше она дичает. Это же немыслимо! Надо что-то делать…

Буллит ответил еще тише и нежнее:

— Мы уже пробовали, дорогая, и ты это помнишь. В пансионате малышка заболела.

— Ей тогда было на два года меньше, — возразила Сибилла. — Сейчас другое дело. Мы должны думать о будущем ребенка!

На щеках молодой женщины вспыхнули красные лихорадочные пятна. И вдруг она обратилась ко мне:

— Вы, наверное, тоже думаете, что Патриция сама будет нас когда-нибудь упрекать за то, что мы не дали ей хорошего образования?

Буллит молчал, но не сводил с меня глаз — очень светлых и опутанных сетью кровавых сосудов.

И взгляд его, наполненный всей силой воли, на какую он только был способен, требовал от меня ответа противоположного. Каждый из них, жена и муж, искали во мне союзника в стародавнем споре, предметом которого была судьба маленькой девочки в сером комбинезончике, дочери рассвета и диких животных.

Что мог сказать случайный посетитель?

Я думал о Патриции, о ее стриженой круглой головке. И это воспоминание, только оно, — о котором не могли знать родители, — заставило меня решиться. И я сказал шутливым тоном, как человек, от которого ускользнула вся серьезность вопроса, вся его значимость.

— Видите ли, поскольку у меня самого нет детей, я всегда на их стороне. Поэтому считайте, что я — в лагере Патриции.

Последовала короткая пауза. Сибилла заставила себя улыбнуться и сказала:

— Извините, что мы вмешиваем вас в наши семейные дела. Вы ведь сюда приехали вовсе не для этого.

— Разумеется! — подтвердил Буллит.

Он улыбнулся мне, но на этот раз, как мужчина, вдруг встретивший после долгих лет разлуки старого товарища.

— Я вам кое-что покажу в нашем парке, — продолжал он. — Кое-что, чего почти никто не видел…

Он приподнял свою огромную лапу, собираясь дружески хлопнуть меня по плечу, но взглянул на жену и замер. Она была так далека от нас! И Буллит почти робко сказал:

— В честь нашего гостя ты могла бы тоже поехать с нами, дорогая. Как в старые добрые времена. Тебя это развлечет.

Вместо того, чтобы ответить ему, Сибилла обратилась ко мне:

— Господи, что подумает Лиз, когда узнает, что вы даже не видели Патрицию?

— Лиз? — переспросил Буллит. — При чем здесь Лиз?

— Наш гость — ее друг, — ответила Сибилла. — Я не успела тебе рассказать. У него было письмо от Лиз, и, представь себе, он ее скоро увидит!

Каждый раз, когда Сибилла повторяла это имя, лицо ее оживлялось и молодело. И в то же время лицо Буллита замыкалось и черствело. В нем не осталось больше и тени дружелюбия, которое он только что выказал мне.

— Когда вы уезжаете? — спросила меня Сибилла.

— Завтра, — ответил вместо меня Буллит почти грубым тоном. — Согласно расписанию.

— Завтра? — воскликнула Сибилла. — Так скоро… Тогда я должна сразу сесть за письмо к моей Лиз. Мне столько нужно ей рассказать, столько поведать. Знаете, я чувствую ее более близкой, более живой, после того, как увидела вас здесь…

Буллит налил себе еще виски.

— Я даже не приняла вас как полагается, — продолжала Сибилла. — Прошу вас, приходите вечером на чай. К тому же вам все равно нечего будет делать. Джон запрещает ездить по заповеднику после захода солнца. Правда, Джон?

— Фары слепят зверей, — проворчал Буллит.

— Приду с большой радостью, — сказал я Сибилле. — А с письмом нечего торопиться. Мой шофер может взять его утром, перед нашим отъездом.

Буллит взглянул на меня сквозь стаканчик с виски.

— Не будете ли вы так любезны объяснить мне, — вдруг спросил он, — почему ваш шофер ночевал в машине, хотя у него была койка в хижине? Может быть, этот джентльмен из Найроби брезгует спать под одной крышей с бедными африканцами из джунглей?

— Нет, дело вовсе не в этом, — ответил я. — Мы с Бого проделали длинный маршрут до озера Хиву. Там местных жителей не пускают в гостиницы, разве что в собачьи будки. Вот Бого и привык спать в машине. Он очень скромный человек, но у него есть чувство собственного достоинства.

— Джон, — торопливо сказала Сибилла, — пообещай мне, что ты уговоришь Патрицию, чтобы она не капризничала и пришла вечером на чай. Ведь надо, чтобы наш гость мог рассказать о ней Лиз?