Евгений Сухов: Фартовый чекист

– Не понял я, откуда Балцетис-то все узнал? Ему кто рассказал?

– Дамочка брата за бриллианты выкупила, а тот на Волгу подался, – сказал Семыгин. – Это уже Балцетис мне сам рассказывал. Вот и оказался Полежаев в Саратове. Там его ЧК и арестовала как подозрительную личность. Сам Балцетис и задержал. На допросе тот про бриллианты заикнулся. Балцетис, оказывается, к ним отношение еще раньше имел, был в охране, когда их в Веснянск доставляли. Ну, сопоставил он факты и нажал на Полежаева как следует. Тот все и выложил. Тем более что Балцетис ему жизнь пообещал. Только обманул. Сам же офицерика и прикончил. При попытке к бегству. Потом вроде документы поменял на другие и сюда примазался. Только что-то у него не заладилось, и он вынужден был в бега податься…

– Ладно, Балцетиса уже на том свете черти на сковороде жарят, – перебил его Сидорчук. – Лучше про Постнова скажи. В последнее время ты его не видел?

– А он здесь? – Семыгин заметно побледнел. – Не видел. И не дай бог! Нет, не хочу. Дважды я его встречал в своей жизни и оба раза обмирал от страха. Решительный человек Постнов. На все пойти может.

– Верно говоришь. Теперь и мы это знаем, – с некоторой грустью согласился Егор Тимофеевич. – Только сдается мне, что Постнов все-таки к тебе пойдет. Он ведь не знает, что ты арестован, думает, что ему у тебя безопасно будет. Николаю надо где-то закрепиться сейчас. – Сидорчук обращался уже к Черницкому. – Поближе к монастырю чтобы. Не век же ему по лесам прятаться. Правильно, что мы там засаду организовали.

– Засаду? У меня в доме? – перепугался Семыгин. – Может быть, лучше не надо? Нельзя ли Постнова где-нибудь по пути перехватить?

– А что тебя беспокоит? – усмехнулся Черницкий. – Ты теперь к себе домой навряд ли скоро возвратишься. Я даже думаю, что революционный суд вполне может тебя в расход пустить. Нападение на советского милиционера – это не шутки.

– Именно, – кивнул Сидорчук. – А если еще вспомнить, что ты с предателем Балцетисом сотрудничал, женщину укрывал, которая государственные бриллианты украла, о Постнове никуда не доложил – так это контрреволюция в чистом виде получается!.. Без снисхождения, значит!

Семыгин все покорно выслушал, втянул голову в узкие плечи, а потом тихо зарыдал. Так его, плачущего, и увели в камеру.

Постнова взяли через три дня на квартире Семыгина. Вопреки опасениям Сидорчука на этот раз обошлось без лишнего шума. Николай Ростиславович пришел ранним утром, когда только-только начало светлеть небо, а над влажной травой еще стелился молочно-белый туман.

Он осторожно стукнул три раза в окошко, и его впустили в дом. В засаде в эту ночь находились Данилов с Макаровым и еще двое чекистов. На первом этапе сработали они безупречно, и Постнов ничего не заподозрил до того самого момента, когда увидел оружейные стволы, направленные на него.

Тут он проявил недюжинную сноровку и ударился в бега. Вряд ли ему удалось бы так просто вырваться. Но ведь Постнова нужно было брать только живым. Поэтому чекисты опасались совершить роковую ошибку и не форсировали события.

Далеко убежать Постнову не удалось. Он подвернул ногу и был вынужден залечь на чьем-то огороде. Как выяснилось позже, Николай получил увечье еще на мельнице, когда неудачно выпрыгнул в окно. Теперь нога подвела его в самый решающий момент. Чекисты взяли Постнова в кольцо. Он попытался отстреливаться, но, видимо, понял, что шансов у него нет, и сдался. Нога у него распухла, идти он не мог, и чекистам пришлось послать за автомобилем.

По распоряжению Сидорчука вначале Постнова доставили в больницу, где фельдшер Леопольд Макарович осмотрел поврежденную ногу и наложил повязку. Он определил сильное растяжение связок в голеностопе, приписал полный покой и усиленное питание. Правда, к его неудовольствию, пациента тут же отправили на допрос, но тут уж он поделать ничего не мог.

Фельдшер вызнал, что допрос будет проводить Сидорчук, кивнул, поджал губы и сказал мстительно:

– Так я и полагал!

Постнова в ГПУ допрашивали Сидорчук и Чуднов. Егоров благополучно залечивал свой перелом под присмотром дотошного Леопольда Макарыча. Черницкий от участия в допросе отказался, возможно, почувствовав настроение московского гостя.

– Это ваше дело, – сказал он. – Не хочу мешать.

Да уж, настроение у Сидорчука было просто катастрофическое. Никогда еще не чувствовал он себя так скверно, как в тот момент, когда оказался лицом к лицу со старым товарищем, ставшим теперь самым злейшим врагом.