Евгений Сухов: Фартовый чекист

Постнов казался спокойным, смотрел в лицо Сидорчуку прямо, без страха и раскаяния. Его больше, кажется, беспокоили связанные за спиной руки, которые мешали ему удобно сидеть.

– Ну, в самом деле, – обратился он к Сидорчуку. – Прикажи развязать руки! Оружия при мне нету, нога как колода. Что я могу сделать? Не убегу же я, в самом деле. Если и попробую, то вон какой молодец за спиной у тебя сидит! – Он кивнул на Чуднова. – Мне с ним не тягаться. Развяжи! Ты же разговаривать собрался, да? А какая же беседа при таких обстоятельствах?

– Василий! – угрюмо бросил Сидорчук. – Сними с предателя веревки! Черт с ним!

Чуднов выразительно поправил на ремне кобуру с револьвером, поднялся и грубо сорвал с арестованного веревки.

Разминая затекшие руки, Постнов заметил:

– Ну вот и ладненько! Теперь и поговорить можно! Только сразу предупреждаю, многого от этой беседы не жди, Егор! Что хочешь про меня думай, а главного я тебе не скажу.

– Главного ты и не понимаешь! – хмуро проговорил Сидорчук. – Главное мимо тебя прошло. Юбка тебе голову закружила. Гляжу я на тебя и дивлюсь, как может перемениться человек! Память тебе отшибло, что ли? Или заколдовал тебя кто? Не думал, что доживу до такого, чтобы старый товарищ меня свинцом попотчевать захотел! В уме не укладывается!

Постнов слушал его внимательно, но с видимым равнодушием.

– Зря ты, Егор! – сказал он, когда Сидорчук замолчал. – К чему это? Разошлись наши дороги. Чего теперь прошлое трепать? Мало ли старых товарищей ссорятся? Время сейчас такое. Брат на брата идет, сын на отца, отец на сына. Потерял я единственную свою любовь, без которой и жизнь ни к чему. Все из-за этих чертовых бриллиантов, гори они огнем. Взять бы их сразу и вместе через границу. Может, давно бы счастливы были, не знали бы этой боли и разлуки. Нет, я все про партию думал, про мировую революцию! А где она, ваша революция? Оглядись! Опять кругом сытые рожи, деньги, проститутки, батраки… Не хочу!

– Вон как ты заговорил! – зловеще процедил Сидорчук. – Революция ему помешала! В Европы захотел, с барышней под ручку! Красота!

– Да не поймешь ты! – с тоской произнес Постнов. – Настя же… – Он махнул рукой и отвернулся.

Вдруг замер и Сидорчук. Навязчивый морок снова на мгновение овладел им. Вал русых волос захлестнул его. Карие глаза излучали теплый свет, певучий голос лился в уши. Та короткая встреча шесть лет назад, странная, скомканная, случайная, почему-то врезалась в его память и никак не желала отпускать.

«Ну, может быть, это та самая любовь и есть? – со страхом подумал он. – Про которую все говорят? Околдовала как будто, стерва! Постнова заморочила, и меня хочешь? А вот шиш тебе, белогвардейская сучка!»

Он не на шутку рассердился, вспомнил про бриллианты, которые по-прежнему оставались недоступны, и его отпустило.

– Настя?! – грозно проговорил он. – Ты прежде о трудовом народе должен думать! Который голодает, сражается, всему миру счастье несет! Настя, говоришь, да? Тьфу! Ты на своего товарища руку поднял, не пожалел, а я должен теперь в твои чувства поверить?

– Можешь не верить, – сказал Постнов, отворачиваясь. – Что руку поднял, было, не отказываюсь. Так ведь ты не отступил бы! А мне средства нужны. Не нашел я Настю, хотя пол-России проехал. Есть у меня подозрения, что за кордоном она.

– За кордон, значит, собрался? – хищно спросил Сидорчук. – Даже сейчас совесть в тебе не заговорила, смотрю! Пропащий ты для общего дела человек, Постнов! Одна тебе дорога, сам знаешь куда. Об загранице и думать забудь. Не знаю, может, ты теперь и в боженьку поверил. Так лучше помолись ему перед тем, как мы тебя расстреляем!

Николай Ростиславович снова оборотил взгляд на бывшего товарища. В глазах его была печаль, непонятная Сидорчуку, и какое-то мертвенное спокойствие.

– Знаешь, Егор, в бога я не уверовал, но смерти не страшусь. Одного боюсь – что больше никогда не увижу ее, Настю… Для меня это… – Он покрутил головой, не нашел подходящего слова и только махнул рукой. – В общем, тебе бриллианты нужны, мне тоже. Только между нами такая разница, что я знаю, где они, а ты нет. Без меня вы будете их искать до Страшного суда. Поэтому предлагаю сделку. Я указываю, где бриллианты, мы делим, что осталось, пополам, и ты меня отпускаешь. Хватит с вас и половины. Я за эти чертовы побрякушки жизнью заплатил, любовью своей! Тебе даже не понять, что это за цена.

– Да плевать я хотел на такую твою жизнь! Поганая это жизнь, когда человек про долг свой забывает. Сейчас ты сказал глупость, которой я и слушать не хочу.