Тут Бенни вспомнил, почти кем он является еще и о чем почти забыл. И тут он поднялся и, обратясь в сторону Прекрасной, продекламировал:
В нищей и темной моей судьбе,
В глухой одинокой ночи без сна
Запеваю ныне песнь о тебе,
Мой светоч, моя жена!
Воцарилось молчание, только Прекрасная еле слышно выругалась, залившись румянцем.
— Эрик Аксель Карлфельдт, — пояснил Бенни. — Я воспользовался его словами, чтобы поблагодарить за ужин и за тепло. Я не говорил вроде бы, что я еще и почти литературовед?
После чего Бенни зашел, пожалуй, слишком далеко, пригласив Прекрасную на танец перед камином, потому что она ответила решительным отказом, объяснив, что есть же какие-то рамки, черт побери. Но Юлиус заметил, что Прекрасной это польстило. Она обдернула спортивную куртку на боках и подтянула «молнию», чтобы предстать перед Бенни во всем блеске своей красоты.
Затем Аллан поблагодарил и откланялся, а оставшиеся трое перешли к кофе — с коньяком, если кто пожелает. Юлиус охотно принял весь пакет предложений, а Бенни ограничился половиной.
Юлиус засыпал Прекрасную градом вопросов: и про хутор, и про ее собственную историю — отчасти из любопытства, а отчасти чтобы самому не рассказывать, кто они такие, куда направляются и по какой причине. Всего этого он успешно избежал, потому что Прекрасная разошлась и заговорила о своем детстве, о мужчине, за которого вышла восемнадцатилетней, а через десять лет выгнала (в этой части повествования содержалось особенно много кощунственной лексики), о том, что детей у нее никогда не было, о Шёторпе, который родители использовали как дачу, пока мать не умерла семь лет назад и отец не отдал хутор Прекрасной насовсем, о глубоко неувлекательной работе в регистратуре поликлиники в Роттне и о том, что полученные в наследство денежки подошли к концу, так что пора уже податься отсюда куда-нибудь еще.
— Мне ведь как-никак сорок три, — призналась Прекрасная. — Считай, на полпути к могиле, едрена сатана!
— В таких делах наверняка не знаешь, — осторожно заметил Юлиус.
~~~
Инструктор-кинолог дал Кикки новое задание, и она, ведя носом по земле, пошла в сторону от дрезины. Комиссар Аронсон надеялся, что соответствующий труп наверняка вскоре появится где-нибудь поблизости, но собака, пройдя каких-то тридцать метров в глубь заводской территории, забегала кругами, тыкаясь наобум туда-сюда, после чего умоляюще глянула на своего инструктора.
— Кикки просит прощения, но она не может сказать, куда направился труп, — перевел кинолог.
Однако перевод был довольно приблизительным. Комиссар Аронсон понял его в том смысле, что Кикки потеряла след еще возле дрезины. Но если бы Кикки могла говорить, она бы сказала, что тело совершенно точно пронесли на некоторое количество метров в глубь заводской территории, прежде чем оно куда-то подевалось. Тогда бы комиссар Аронсон стал выяснять, какой транспорт уходил с территории завода в течение последних нескольких часов. Ответ в таком случае оказался бы вполне определенным: за это время ушла только одна машина, тяжелая фура с прицепом, на Гётеборг, для дальнейшей перегрузки в порту. Если бы не это «бы», то были бы оповещены все полицейские посты вдоль трассы Е-20 и фуру можно было бы тормознуть на обочине где-нибудь в районе Тролльхэттана. А теперь труп уже покинул пределы страны.
Всего три недели спустя молодой египетский охранник, сопровождавший груз, сидел в грузовом трюме парома, который только что миновал Суэцкий канал, и мучился от невыносимой вони. Наконец охранник не выдержал. Намочив тряпку, обвязал ею рот и нос. И открыв один из деревянных пеналов, все понял. Там лежал полуразложившийся труп.
Египтянин призадумался. Идея оставить труп на месте, чтобы тот отравил ему оставшийся путь, привлекала его не слишком. К тому же в этом случае ему самому не избежать длительного полицейского допроса в Джибути, а что такое полиция в Джибути, это всякий знает.
Вариант выкинуть эту падаль тоже не радовал, но в конце концов охранник решился. Сперва вынул из карманов трупа все мало-мальски ценное — за труды человеку что-то ведь тоже полагается, — а потом спихнул тело за борт.
Вот таким образом то, что некогда было долговязым малым с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине, с легким всплеском превратилось в корм для рыб Красного моря.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу