Джеймс Олдридж - Джули отрешённый

Еще прежде, чем Страпп или судья запротестовали против столь неподходящих выражений, отец очень мягко, даже с нежностью сказал Норме:

– Минутку, дружок. Мне понятны ваш гнев и возмущение, я тоже возмущен поведением некоторых людей в нашем городе, но если вы будете так выражаться, вы только скомпрометируете себя как дружественного свидетеля, а ведь вы этого не хотите. Так что просто отвечайте на вопросы и скажите, какие толки ходили про Джули.

– Вы уже сами это сказали. Болтали, будто он танцует, играет в джазе, пьет и, как выразился доктор Хоумз, развратничает. Будто возвращается домой пьяный и ссорится с матерью, бьет ее. Господи, да с чего они взяли?

– Он вступал с кем-нибудь в сексуальную связь? Что вам об этом известно?

Зал опять замер. Для того времени да еще для наших мест слова эти были слишком прямы и непривычны, и в этом зале они повисли, точно прозрачные маленькие бомбы, заряженные духовной взрывчаткой. А Норма запрокинула голову и расхохоталась, как девчонка.

– К этому алтарю Джули надо еще привести, мистер Куэйл. Сам он никогда к нему не подойдет.

– Джули когда-нибудь ласкал вас?

– Если бы!

– А вы его ласкали?

– Я его целовала всякий раз, как довозила до дому.

– А он что делал в ответ?

– Он не знал, что делать.

– Почему?

– Так ведь это Джули! Он не может так сразу. Он просто говорил «до свиданья» и входил в дом. Вот и все.

– А как, по-вашему, ему нравилось, когда вы его целовали?

– Да, нравилось.

– Как вы думаете, кто-нибудь был с ним в более интимных отношениях, чем вы?

– Никто. Разве что Бетт Морни. Но Бетт сама вроде него, так что вы уж ее саму спросите.

Все взоры обратились на Бетт, она же, как и следовало ожидать, покраснела. Мы засмеялись.

– Итак, вам известно, что Джули не пил, не танцевал, не сквернословил, не заигрывал с девушками и не развратничал?

– Конечно, известно. Да это всем известно! Все эти дурацкие сплетни распускали здешние ханжи, у которых в мыслях одна грязь. Вот они тут все, глазеют на Джули и на меня. Поглядите на них! Как им только не стыдно! Пошли отсюда! – крикнула она в зал.

– К порядку…

– Значит, по-вашему, и два последних обвинения против Джули, наиболее серьезных обвинения, что он ссорился с матерью, избивал ее, тоже ложь?

– Как они могут такое говорить? Они-то почем знают? Да я была бы рада, если б он с ней поссорился. Была бы рада, если б ударил ее. Мне наплевать, что там болтает этот Хоумз, будто Джули с ней ссорился… И очень жаль, что это неправда! Да если б я захотела, я б могла вам кой-что рассказать про этого Хоумза. Все знают, что…

Голоса Страппа и судьи одновременно перекрыли шум, поднявшийся в зале. Секретарь, суда во все горло призывал к порядку, стучал молотком, и мало-помалу публика утихомирилась.

– Молодая особа… – сердито начал Лейкер.

– Лучше не трогайте меня, мистер Лейкер, – напустилась Норма на судью, который, как все знали, иногда бывал у Толмеджей. – Про вас всем известно, как вы незаконно играете на бегах, каждый вечер до одурения напиваетесь в клубе…

– Мистер Куэйл! Мистер Куэйл!

Отец подошел к Норме и положил руку ей на плечо.

Но Норму было уже не остановить.

– Не нравится, когда про вас болтают, а? – кричала она Лейкеру. Сержант Коллинз схватил ее, она вырывалась и кричала теперь уже на него: – А этот полицейский, только поглядите на него! Да вы сами каждую субботу напиваетесь у себя в кухне, а потом колотите жену и блюете в раковину… – Сержант тащил ее из зала мимо Страппа – теперь досталось и ему: – Сейчас я вам расскажу кой-что про вашу дочку, вам это, ох, как не понравится. Она всегда ходит без штанов… – Норма, наконец, вырвалась из рук Коллинза и, указывая на одного из присяжных, Тернера, известного бабника, крикнула: – А уж он…

Зал ревел от восторга, судья стучал карандашом по стене, Коллинз опять ухватил Норму и тащил к двери, отец пытался ее оберечь. Мой брат Том, верный своим особым рыцарским понятиям, опустился на четвереньки и подбирал всякую мелочь, что высыпалась из Норминой сумочки, которую она обронила, вырываясь из рук сержанта. Том шарил под одним из столов, пытаясь достать не то помаду, не то зажигалку, и тут его спину вдруг заметил судья Лейкер.

Судья бросил карандаш, дождался, когда зал, наконец, утихомирился, и зловеще произнес:

– Ну, хорошо, мистер Куэйл. Оч-чень хорошо! Вы свое дело сделали, хотя, разрази меня гром, никак не пойму, чего вы все-таки добиваетесь. Никак не пойму.