Гуннар Столесен: Ночью все волки серы

На набережной Страндкайен, как и на всех набережных Западного побережья, полно выкрашенных красной краской телефонных будок, распахнутых всем ветрам. Едва сойдя на берег, можно набрать номер человека, который давно забыл о твоем существовании, и слушать гудки «занято», пока не замерзнешь на сквозняке.

Я зашел в автомат, опустил монету и набрал домашний телефон Конрада Фанебюста. Ответила женщина и сказала, что Фанебюста нет дома.

— Где его можно найти?

— На приеме в ратуше.

Спустя несколько минут я уже стоял у коробки, где размещалась ратуша, — эта крепость из стекла и бетона, воздвигнутая с целью увековечить в истории великих мужей 70-х. На первом этаже я узнал, где проходит прием.

Я поднялся на лифте на самый верх, на тринадцатый этаж, и направился на звук голосов в огромный зал приемов.

Вопреки моим ожиданиям гостей оказалось не так много; небольшими группками они были рассеяны вдоль длинного банкетного стола. Общество состояло из знаменитостей, более или менее крупных, более или менее забытых. Среди них я узнал по крайней мере двух обанкротившихся, но все еще опасавшихся расследования судовладельцев, были и другие представители торгового флота и промышленности. Два бывших мэра наслаждались обществом друг друга, их особенно радовало то, что конкурент давно не у дел и песенка его спета. Представитель социалистической левой партии, не теряя времени попусту, с наслаждением поглощал мясное ассорти. Одна известная всем дама из Рабочей партии заливалась, как колокольчик, бесконечным смехом, а член городского совета от Христианской партии, неизменно и последовательно отклонявший все ходатайства о продаже спиртных напитков, судя по блеску в глазах, пропустил уже не один стаканчик. В дальнем углу зала стоял теперешний мэр, такой загорелый и стройный, как будто у него в кабинете солярий. Он любезно согласился сфотографироваться рядом с группой низкорослых улыбающихся азиатов. Скорее всего это была та самая делегация, в честь которой и организовали прием.

Конрад Фанебюст стоял несколько в стороне, его внимание явно привлекало большое блюдо с закусками и длинная сервировочная вилка. Я направился прямо к нему, он удивленно поднял на меня глаза. Лицо выражало легкое удивление, сервировочная вилка с куском ростбифа, насаженным на ее два острых зубца, так и повисла в воздухе.

На дипломатические разговоры меня уже не хватило, и я выложил напрямик:

— Ты солгал мне, что Харальд Ульвен мертв.

— Что? — Он бледнел у меня на глазах. — Ты нашел его?

— Нашел. — Теперь я смотрел ему прямо в глаза не отрываясь, а его взгляд скользнул куда-то за мое плечо и потом выше, дальше. — Но в семьдесят первом Юхан Верзила, Юхан Ульсен был убит, а не Харальд Ульвен. И сделали это вы вдвоем с Ульвеном.

Он еще больше побледнел.

— Послушай, Веум, если ты пришел сюда…

— Конечно, я пришел сюда не для того, чтобы есть ростбиф. И пожар, кстати, не главное в этом во всем. Главное то, что произошло в семьдесят первом и семьдесят втором.

— В семьдесят втором?

— Что касается пожара на Фьесангервеен, то здесь все было ясно с самого начала, вот только доказательств не было. Но теперь, когда Харальд Ульвен признался, и…

— Он признался? — Мой собеседник не верил своим ушам.

Не удостоив его ответом, я продолжал:

— Прежде всего я должен был выяснить, кому смерть Ялмара Нюмарка была на руку. И что оказалось? Не Хагбарту Хелле, владельцу огромных капиталов за границей, где он всегда мог найти пристанище. И не Харальду Ульвену, окажись он в живых, — это был тертый калач, и он понимал, что улик против него нет. Таким человеком не мог быть и ты, хотя именно тебя назначили ответственным за расследование этого дела, и ведь если бы сейчас явился кто-то и доказал то, что не удалось тебе, это бы бросило некоторую тень на твой послужной список. Хотя кого волнуют дела тридцатилетней давности?

Конрад Фанебюст сдержанно поприветствовал какого-то деятеля, продефилировавшего мимо нас с тарелкой рыбного заливного. На его лице было написано: беседа интимная, просьба не мешать. В его позе было нечто возвышенное и незыблемое, и в этой величественной спине, и даже в этой застывшей с вилкой руке.

— Вы с Ялмаром были убеждены, что Харальд Ульвен и есть тот самый Призрак, — сказал я, — а после пожара на «Павлине» это убеждение только окрепло. Прошло семнадцать лет, и тебе самому понадобилась помощь Призрака.

— Но это же смешно, Веум. Я…